Лестница в небо - Алексей Анатольевич Федорочев
За собственную жизнь или жизнь семьи купец не волновался. Выбыв из игры, он перестал интересовать обе стороны, хотя Григорий еще мог попытаться снова втянуть Наташу в свои темные делишки. Ничего, диагностированная недавно беременность удержит жену от опрометчивых поступков. А то, что ребенок, возможно, окажется одаренным, мужчину не волновало. Чья корова — того и теленочек. Сам Гавриленков после перенесенной в юности болезни не мог иметь детей, так что и старший его сын был приемным.
ГЛАВА 3
Валяюсь в купе на хрустящем накрахмаленном белье и немузыкально мычу старую песенку про однофамильца. Давно заметил, что этот мотивчик привязывается ко мне на пороге перемен. Вроде не суеверен, но закономерность прослеживается, были случаи обратить внимание.
Поезд ехал, Земеля дрых на полке напротив, отсыпаясь после бессонной ночи.
Шаман тут на днях отозвал меня в сторонку:
— Гор, в курсе, что с Олегом?
— ?‥ В смысле? Вон он, вроде жив-здоров, а что?
— Да я не про это! Ведет он себя последнее время… странно.
Посмотрев на сосредоточенного Земелю, увлеченно ковыряющегося в настройках второго темного доспеха на пару с мастером, я не увидел никаких подозрительных симптомов.
— Не знаю, нормально вроде себя ведет…
— Здесь-то нормально, ты просто не видел, что он в меблирашке вытворяет!
— А что там у вас вытворять можно? Пить вы вроде не пьете особо… Голышом по этажам бегает? Народ достает? — Упомянутый Земеля оглянулся в нашу сторону, словно почуяв, о ком идет речь.
— Нет, ничего такого. По бабам он пошел.
— Кто бы говорил? — ехидно ухмыляюсь Шаману. — Кто гаремом обзавелся и чередует ночевки?
На Лехином лице — ни тени смущения, одно только беспокойство.
— Вот зря ты так! Уж я вроде вниманием не обижен, так теперь за ним угнаться не могу. Веришь, нет — как девчонку себе присмотрю, так Земеля ее обязательно уведет, — даже немного обиженно пожаловался наш известный бабник.
— Не обращай внимания. Отойдет. Домой неудачно съездил, вот и отрывается.
— Ага, все-таки не соврал, значит, что с невестой порвал! Я, признаться, сначала не поверил, слишком уж карамельная там история была.
— Была и была, чего теперь ворошить? По мне — пусть оторвется. Тем более мы с ним через несколько дней в Питер уедем, будет тебе простор для похождений.
— Да ладно, это я так; не похоже просто на него, вот и решил предупредить.
— Угум. Приму к сведению.
То, что Земеля сорвался в загул после его истории — неудивительно. Доказывает, видать, себе, что все еще хоть куда. Перебесится — успокоится. На работе это не отражается, а личное — это у каждого личное.
Накануне отъезда я и сам, признаться честно, поучаствовал в прощальной вечеринке, устроенной парнями у себя дома. Недорогие меблированные квартирки-студии до боли напомнили молодежные рабоче-студенческие общаги моего времени, собственно, они ими и являлись, так что быстро вписался в обстановку. На фоне пилотов я, конечно, не особо котировался, все-таки сравнивать двух качков-красавцев и меня — пока еще мелковозрастного и худосочного — было некорректно, но внешностью меня тоже бог не обидел, язык подвешен хорошо, так что нашлись и на мою долю любительницы, причем даже вполне в моем вкусе. В общем, женской ласки напоследок ухватить удалось, в Питере точно не до этого будет.
И вот очередной поезд везет нас в столицу. По большому счету в Земелином сопровождении не было особого смысла, брал его с собой исключительно для моральной поддержки. В гости он со мной не отправится, найдет себе место в какой-нибудь гостинице или снимет квартиру-комнату. Пока я буду отрываться, пробежится по объявлениям, поищет нам варианты для переселения. Просто мне будет спокойнее при мысли, что я не совсем один в этом городе.
У меня сна не было ни в одном глазу — на протяжении ночи несколько раз приходилось взбадривать себя ударной волной жизни, и, кажется, я с этим слегка переборщил. Состояние было как после передоза энергетика: умом вроде понимаешь, что надо поспать, а организм кричит: «Давай-давай-давай!» Можно и принудительно себя успокоить, но как раз это действие мне не очень хорошо давалось, а медитировать не хотелось категорически, источник сам справится через некоторое время.
Для отвлечения взял купленную в последний момент в привокзальном киоске книжонку «Двадцать легендарных кладов» — тема поиска сокровищ была мне близка. Чтиво оказалось занимательным. Особенно заинтересовала история про казну, вывезенную при нашествии Наполеона в 1812 году. Обоз Ковычева, сгинувший где-то в болотах Карелии, состоял из ста подвод, груженных метеоритами. Сочетание слов «болото» и «алексиум» давало немалый простор для фантазии. Питательный раствор, слитый когда-то в тайной лаборатории на бобринских землях, при проверке оказался обычной болотной жижей; правда, вероятно, из двух разных мест. Эксперт из гослаборатории, принявший заказ на анализ, при выдаче результата смотрел на меня как на идиота. Еще бы: потратить две тысячи на то, чтобы узнать состав грязной болотной водички, — не каждый день такие придурки находятся.
А вот мне потраченных денег было не жаль ни капли — скудные остатки прежней роскоши, замоченные в жиже, показали рекордный рост в один процент от общей массы за неполные три месяца. То есть в год прирост составит около пяти процентов, а это круть. Просто находясь на воздухе, алексиум прирастал где-то на сотые процента в год, в различных растворах — от 0,1 до 2 %, а в обычной болотной воде — пять! К чему я об этом: где-то в болотах вымачивается куча алексиума; по моим прикидкам, изначально было тонн пятьдесят-шестьдесят, хотя, возможно, это я преувеличил, кроме метеоритов на подводах еще и припасы для возниц и охраны должны были лежать. Пусть будет сорок тонн. Двести пять лет. По пять процентов.
Взяв листочек, принялся умножать. Почти сломался на сотой итерации, но из принципа довел расчет до конца. Перепроверил. Уставился на бумагу, боясь поверить собственным глазам. Если я нигде не ошибся, а я не ошибся, то где-то на природе лежат бесхозными 700—800 тысяч тонн алексиума. Охренеть! В несколько сотен раз больше, чем нынешняя казна императора, собранная заново с тех времен.
Помечтав немного о том, что можно было бы сделать с эдаким богатством, утешил себя мыслью, что ничего, — за такое просто притопят в том же болоте. Так и уснул, сжимая в руках исчерканный листок, и снилось мне в кои-то веки что-то эпическое, с пафосным преодолением. Слишком впечатлительный я стал в последнее время.
Расставшись с Земелей у ворот особняка, перекрестился (мысленно, все-таки не церковь, чтоб при входе креститься)
