Цена весны - Дэниел Абрахам
Следующим вечером Госпожа вестей послала ему напоминание ему о назначенной встрече, о которой Ота успел забыть. Он разрешил слугам одеть себя в платье из изумрудного шелка и золотой парчи, и связать сзади длинные седые волосы. Виски смазали маслом, и они запахли лавандой и сандалом. Уже несколько десятилетий он был хаем Мати или императором, и все равно этот ритуал поражал его нелепостью. Он слишком медленно понимал ценность церемонии и традиции. И все еще не был убежден.
Лодка, которая привезла его и свиту к кораблю Дасина, «Мстителю», была украшена цветами и факелами. Лепестки падали в воду и плыли, отражая пламя. Ота стоял, наблюдая, пока гребцы подходили к огромному военному кораблю. Он держал равновесие не хуже любого моряка и втайне гордился этим. Некоторые присоединившиеся к нему высшие утхайемцы — Ауна Тиян, Пият Сайа и старый Адаут Камау — сидели на скамьях. Сам «Мститель» сверкал огнями, соперничая с остатками великолепного захода солнца, садившегося за ним. И когда наступила полная темнота, корабль стал выглядеть ожившей детской сказкой. Ота попытался оценить значение этого зрелища для того, что последует.
Стул для сухопутных поднял их всех на борт, Ота был последним, из-за своего ранга. Палуба «Мстителя» оказалась такой же совершенной и ухоженной, как любая дворцовая бальная залы, любой хайятский сад или любая гальтская палата. Стулья казались сделанными из серебряной филиграни и дыхания; оно были разбросаны по только что вычищенным доскам палубы, образуя узоры, небрежные и совершенные. Музыканты играли на тростниковом органе и арфе, маленький певчий хор сидел на такелаже; казалось сам корабль присоединился к песне. Раскачиваясь на стуле для сухопутных, Ота увидел полдюжину знакомых людей, включая Баласара Джайса с оживленным, приподнятым лицом.
Фаррер Дасин стоял вместе со своей женой Иссандрой и юной женщиной, почти девочкой, Аной. Ота разрешил слугам помочь ему подняться со стула и подошел к хозяевам. Фаррер стоял твердо, как чугунная статуя, его улыбка никогда не доходила до глаз. Веки Иссандры стали еще более красными, чем помнил Ота, но в глазах появилось удовольствие. И ее дочь…
Ана Дасин — быть может будущая императрица Хайема — напомнила Оте кролика. Громадные карие глаза и маленький рот выглядели постоянно испуганными. Она носила голубое платье, бледное, как яйцо малиновки, совершенно не подходящее к ее внешности, и ожерелье из необработанного золота, которое, напротив, ей шло. Она казалась кроткой, но было что-то такое в линии рта и развороте плеч, возможно унаследованное от матери.
Он знал о ней только то, что болтали придворные сплетники, рассказывал Баласар Джайс и сообщали официальные документы, которые полетели в ящик, как только соглашение было достигнуто. Было трудно поверить, что эта девушка несколько раз била собственного преподавателя и написала книгу об этикете, которая вызвала скандал в том сезоне. Говорили, что она ездила на лошадях с четырех лет; что она в лицо оскорбила сына посла из Эдденси и сумела настолько ясно изложить все дело, что оскорбленный мальчик вынужден был извиниться. Она выбиралась из окна по веревке, сделанной из ободранного гобелена, карабкалась на стены дворцов в Актоне, одетая как уличный мальчишка, и разбивала сердца мужчинам вдвое старше ее. Или, возможно, она этого не делала. Он слышал о ней слишком много и не знал, чему можно верить. Именно ее он приветствовал первой.
— Ана-тя, — сказал он. — Надеюсь, вы в добром здравии.
— Спасибо вам, высочайший, — ответила она настолько тихо, что Ота наполовину спросил себя, правильно ли он понял. — И вы тоже.
— Император, — сказал Фаррер Дасин на родном языке.
— Советник Дасин, — сказал Ота. — Вы были так добры, пригласив меня.
Кивок Фаррера ясно показал, что он предпочел бы этого не делать. Певцы достигли конца одной песни, слегка отдохнули, и начали следующую. Иссандра шагнула вперед, улыбнулась и положила руку на руку Оты.
— Простите моего мужа, — сказала она. — Он никогда не любил жизнь на борту. И семь лет пробыл моряком.
— Я этого не знал, — сказал Ота.
— Сражался с Эймоном, — сказал советник. — Потопил двенадцать их кораблей. Сжег их гавань в Катире.
Ота улыбнулся и кивнул. Интересно, как бы советник воспринял его историю, если бы Ота рассказал о том, как был рыбаком. Он решил не касаться этого предмета.
— Погода милостиво обошлась с нами, — сказал Ота. — Мы будем в Сарайкете до конца лета.
Судя по их лицам, он ляпнул что-то не то. Челюсть отца затвердела, его ноздри расширились. Улыбка матери потеряла острые углы, глаза стали печальными. Ана отвернулась.
— Давайте я вам покажу, высочайший, что они сделали с кухнями, — сказала Иссандра. — Это действительно замечательно.
После короткой прогулки по кораблю, Иссандра освободила его, и Ота отправился к предназначенному для него помосту. Другие гости прибывали с кораблей гальтов и утхайемцев, каждый новый гость приветствовал советника и его семью, потом подходил к Оте. Он ожидал увидеть разницу между ними: гальты, обиженные и полные с трудом контролируемой ярости, вроде Фаррера Дасина; его собственные люди — довольные перспективами, которые договор открывает перед ними. Вместо этого Ота увидел, что, пока гости приходили и уходили, пока подавали блюда, пока гальтские священники пели праздничные гимны, мнения гостей были более разнообразными и более сложными.
На церемонии открытия, разделение, однако, стало более ясным. С одной стороны платья Хайема, с другой — туники и халаты гальтов. Но очень быстро люди на палубе стали перемешиваться. Маленькие группы, часто не больше двух-трех людей, горячо говорили между собой. Натренированный взгляд Оты выхватывал пробные улыбки и почти кокетливый смех людей на грани переговоров. Вечерние свечи догорали и заменялись другими, вино, рыба, мясо и пирожные медленно прокладывали себе дорогу из очень умно устроенных кухонь к тихо колеблющейся палубе, и вот в глазах многих гальтов и утхайемцев вспыхнул блеск, который говорил о том, что они почувствовали возможность. Образовывались и распадались группы побольше, с равным представительством обеих наций. Ота чувствовал себя так, словно расшевелил грязный бассейн и увидел первые наброски новых форм, которые вода может принять.
Тем не менее, некоторые группы не менялись. Два объединения гальтов не шевелились и не допускали к себе тех, кто носил платье, а достаточно большой сгусток людей из городов Хайема сидел около дальних поручней, спиной к празднику, и их разговор почти демонстративно опирался на дворцовые позы, слишком утонченные, чтобы иностранцы могли их понять.
Женщины, отметил
