Цена весны - Дэниел Абрахам
— Да, — сказал Маати. — Она находится в стороне от дороги и построена для бродячих поэтов; не исключено, что там сохранились какие-нибудь книги, свитки или надписи на стенах, которые не заметили эти дважды проклятые гальты. Так или иначе, все началось именно там. И именно там мы должны восстановить мир.
Глава 3
Подготовка к возвращению Оты в города Хайема заняла несколько недель. И если, выходя из Сарайкета, корабли выглядели как флот вторжения, то обратно возвращался город на воде. Море бороздили дюжины гальтских кораблей с высокими мачтами, на которые были натянуты красные, синие и золотые паруса. Каждая знатная гальтская семья стремилась послать судно большего размера, чем другие. Корабли утхайемцев — лакированные, изящные и низкие — казались маленькими и неуклюжими по сравнению со своими новейшими океанскими кузинами. Над ними кружились птицы, в замешательстве крича, словно удивляясь, что часть побережья отправилась в иностранные земли. Деревья и холмы бывших врагов Оты исчезли за ними. В первую ночь море, наполненное светом факелов и фонарей, казалось таким же звездным, как и небо.
Одним из маленьких даров богов Оте была любовь к путешествию на корабле. Качающаяся палуба под ногами, сильный запах океана, крики чаек — он словно вернулся туда, где когда-то жил. Он стоял на носу огромного гальтского корабля, данного ему Верховным Советом для путешествия домой, и глядел на поднимающееся солнце.
В молодости он провел много лет на восточных островах. Он был посредственным рыбаком, уже лучшим помощником акушерки и вполне хорошим моряком. Он был близок к женитьбе на островитянке и все еще носил на груди половину свадебной татуировки. За долгие годы чернила выцвели и расплылись, словно он был пергаментом, опущенным в воду. Он помнил те дни, помнил волны, бьющиеся о деревянный корпус, насыщенный солью воздух и утренний свет, золотой и розовый, танцующий по воде.
Так поздно утром он бы уже закинул сети, а пальцы окоченели бы от холода. Он бы уже съел традиционный завтрак из рыбной пасты и орехов из глиняного кувшина. Те мужчины, которых он знал тогда, сделали все это сегодня, те, кто остались живы. В другой жизни, в другом мире, он тоже мог бы заниматься этим.
Он прожил так много жизней: полуголодным уличным мальчишкой; хорошеньким вором; рабочим на набережной; рыбаком; помощником повитухи; посыльным; хаем; мужем; отцом; военным предводителем; императором. Глядя на них, расставленных по порядку, другой человек мог бы подумать, что его жизнь — бесконечная, поднимающаяся вверх спираль. Но он этого не чувствовал, просто все время делал то, что был должен. Один поступок вел за собой другой. Человек без особого честолюбия оказался над миром, и, точно так же, мир оказался над ним. И вот, вопреки всем вероятностям, он стоит здесь, одетый в самое богатое платье; его личная каюта больше, чем некоторые из лодок, на которых он работал, и он с любовью думает о рыбной пасте и орехах.
Погруженный в раздумья, он услышал, как грохочущий голос выкрикивает гальтские слова из маленького кораблика раньше, чем понял, кто приближается. Вахтенный его корабля ответил, потом спустил стул для сухопутных. Ота рассеянно глядел, как человек в цветах дома Дасин поднялся на раскачивающемся стуле и сошел на палубу. Тут же вокруг новоприбывшего образовалась толпа из клерков Оты и слуг. Ота сунул руки в рукава и отправился туда же.
Мальчик был слугой какого-то ранга — Ота не потрудился запомнить сложную гальтскую систему градаций. Волосы цвета песка на пляже, зеленоватый оттенок на лице. Увидя Оты, слуга принял позу смиренного почтения, не слишком удачно.
— Высочайший, — сказал он, сильно коверкая слова. — Советник Дасин передает вам привет. Он и его жена приглашают вас на ужин и концерт, на борту «Мстителя», завтра вечером.
Мальчик сглотнул и посмотрел вниз. Планировалась, несомненно, более длинная и гладкая речь, но тошнота заставила быть кратким. Ота посмотрел на Госпожу вестей, моложавую женщину с узким лицом и точным умом, который хорошо служил ей в любой сделке. Она приняла позу, которая отвергала мнение Оты, давала разрешение и предлагала извиниться, и все одновременно. Слуга Дасина не мог понять и трети ее значений. Ота посмотрел на сверкающую воду. Угол падения солнечных лучей изменился, свет тоже изменился и изменил цвет океана, который нес их. Ота разрешил себе слегка вздохнуть.
Даже здесь от этого не сбежать. Этикет и дворцовая политика, партии и личные аудиенции, услуги, запрошенные и полученные. Этому нет конца, потому что, конечно, он не может перестать. Не больше, чем фермер может перестать возделывать поля, рыбак — перестать забрасывать сети, а торговец — закрыть склады и ларьки и проводить долгие дни, напевая в чайных или моясь в банях.
— С удовольствием, — сказал он. — Передай, пожалуйста, мою благодарность Фарреру-тя и его семье.
Мальчик поклоном поблагодарил его, а не принял формальную позу, потом, покраснев, все-таки принял позу благодарности и отступил к стулу для сухопутных. Со скрипом и треском дерева и кожи, стол поднялся, закачался над водой и спустился. Ота наблюдал, как мальчик исчез за поручнями, но не стал смотреть, как тот, целый и невредимый, очутился в лодке. Приглашение напомнило ему обо всем, что его ждало в каюте под палубой. Ота глубоко вздохнул, почувствовал соль в легких и солнечный свет на лице и спустился к бесконечным делам империи.
Из Ялакета пришли письма с описанием заговора трех знатных семей утхайема, все еще озлобленных войной; они собирались объявить о независимости города и выбрать хая Ялакета, лишь бы не признавать гальтскую императрицу. Чабури-Тан опять подвергся нападению пиратов. Хотя захватчиков удалось отогнать, стало ясно, но наемники из Западных земель, нанятые для защиты города, договорились с бандитами; экономика города на грани коллапса.
Из дворцов Утани пришли несколько приятных новостей. Данат писал, что на фермах вокруг Патая, Утани и Лаши собрали хороший урожай, чума крупного рогатого скота, которой они боялись, так и не появилась, и, по меньшей мере, в следующем году эти три города не будут голодать.
Ота читал, пока слуги не принесли дневную еду, а потом еще две с половиной ладони. После этого поспал в откидной койке, намасленные цепи, негромко шипя, двигались вместе с раскачивающимся кораблем. Он проснулся, когда слабый вечерний свет проник в окно каюты, а приглушенный грохот ног над ним объявил о смене вахты так же ясно, как барабан и флейта. Он какое-то мгновение лежал, голова
