Стивен Эриксон - Дом Цепей

— Теперь я от этой земли. Чем был раньше, не важно. Я пробужден. Мы пробуждены. Иди к своему сородичу. В Рараку — там он найдет тебя. Вместе вы должны убить богиню. Освободить Рараку от грязнящего ее пятна.

— Сородичу? Кого я там найду?

— Песня длится, Сжигатель Мостов. Ищет дом. Не поворачивайся спиной.

И тут же присутствие исчезло. Бабочки взвились к небу, кружась и блестя на свету. Выше и выше…

Его охватили маленькие руки. Смычок поглядел вниз. Нетер смотрела на него, и лицо было полно паникой. В двух шагах был Нил, охвативший себя руками, плачущий.

Нетер взвизгнула: — Почему ты? Мы звали и звали! Почему ты?!

Качая головой, Смычок оттолкнул ее. — Я… я не знаю!

— Что он сказал? Передай! У него было послание к тебе? Что он сказал?

— Вам? Ничего, девочка — и кто это был, во имя Худа?

— Сормо Э» нат!

— Ведун? Но он… — Смычок отошел. — Хватит проклятого пения!

Виканы вытаращили глаза.

И Смычок понял, что они не поют — да и не пели. А звук длился, наполняя его голову.

Нетер спросила: — Какое пение, солдат?

Он снова потряс головой, отвернулся и ушел назад. «У Сормо не было слов для них. И он не… не хотел видеть их лица — отчаянные, жаждущие увидеть навеки ушедший призрак. Это был не Сормо Э» нат. Что-то иное… Худ знает что. «Мы пробудились». И кто меня ждет в Рараку? Мой сородич. У меня не было никого, кроме Сжигателей… боги подлые! Быстрый Бен? Калам? Или оба?» Ему хотелось кричать, пусть только заглохнет песня, шепот в голове, ужасная и мучительная музыка, подтачивающая здравый рассудок.

Рараку, кажется, с ним не закончила. Смычок молча бушевал. «Будь всё проклято!»

На севере, за дымным лагерем, холмы Ватара словно встряхивали заросшие бока под золотым светом солнца. На гребне за спиной завыли волки.

Гамет откинулся в седле, когда конь начал спускаться к реке. Тут не хватало земли, чтобы целиком проглотить все жертвы резни. Отбеленные кости мерцали в грязном песке отмелей. Обрывки одежд, куски кожи и железа. Сам брод едва можно было узнать. Ниже по течению громоздились обломки наплавного моста, а на них скопился всяческий мусор. Перевернутые водой фургоны, деревья, трава и тростники — все укоренилось в иле. Громоздкая перекошенная масса стала неким родом нового моста; кулаку казалось, она вот-вот развалится.

Разведчики пересекли его пешим ходом. Гамет видел десятка два перемазанных в грязи сетийцев на другой стороне. Они лезли вверх по склону.

Лес по обоим берегам реки стал разноцветным, сучья были унизаны отбывками одежд, плетеными ремешками и пляшущими на ветру, крашеными человеческим костями.

Меш» арн То» леданн. День Чистой Крови. Вверх по течению, насколько видел глаз, в ил были косо воткнуты шесты; с них свешивались туши коз и баранов. С некоторых еще капала кровь, тогда как другие уже сгнили и кишели мухами, плащовками и хищными птицами. Крошечные белые крошки падали в воду с принесенных в жертву животных, внизу кружилась рыба. Гамет не сразу понял, что эти падающие крошки — личинки мух.

Капитан Кенеб поравнял лошадь с конем Гамета. Они вдвоем съехали к воде. — Не грязь скрепляет плавник, верно? О, там есть ил с песком, но по большей части…

— Кровь, да, — закончил Гамет.

Они сопровождали Адъюнкта сзади, тогда как Нил и Нетер ехали по бокам. За Гаметом и Кенебом передовые роты Десятого легиона встали на склоне, видя реку и торчащий зубьями мост.

— Эти жертвы, их устроили в нашу честь? Кулак, я не могу вообразить постоянный забой — они быстро прикончили бы свои стада.

— Некоторые здесь уже долго, — заметил Гамет. — Но вы, должно быть, правы, капитан.

— Итак, нам предстоит пересечь реку крови. Если треклятые племена считают это проявлением почета, то Королева украла у них разум. Идея метафорического восприятия мира всегда приводит меня в раздумье. Жители Семи Городов все видят иначе. Для них ландшафт одушевлен, и это не старая идея «духов», а нечто гораздо более сложное.

Гамет искоса поглядел на капитана. — Стоит ли это изучения?

Кенеб вздрогнул, криво улыбнулся и до странности легкомысленно повел плечами: — Этот особенный разговор о мятеже, только мятеже — она начался за месяцы до реального начала. Озаботься мы чтением знаков, Кулак, подготовились бы получше.

Они натянули удила за спинами Адъюнкта и виканов. Услышав слова Кенеба, Тавора развернула коня. — Иногда, — сказала она, — знания недостаточно.

— Прошу прощения, Адъюнкт.

Тавора устремила взгляд на Гамета: — Выдвинуть вперед морскую пехоту, Кулак. Нам потребуются саперы и припасы. Пересекаем брод, а не мост из склеенного кровью мусора.

— Так точно, Адъюнкт. Капитан, присоединитесь ко мне… — Они развернули лошадей и въехали на склон. — Что вас развеселило, капитан?

— Припасы, сэр. Саперы будут рыдать.

— Пока они не разрушают сам брод, буду рад предоставить им утешительные объятия.

— Не хотелось бы мне передавать им ваш посул, сэр.

— Да, полагаю, вы правы.

Они добрались до фланга Десятого легиона, и Гамет подозвал вестового. К женщине присоединился кулак Тене Баральта.

— Саперы? — спросил Алый Клинок.

Гамет кивнул: — Да.

Баральта кивнул и сказал вестовому: — Донеси лейтенантам морпехов. Адъюнкту требуется разрушение. Немедленно.

— Слушаюсь, сэр, — ответила она, поворачивая коня.

Не сразу Алый Клинок обратился к Гамету: — В этом увидят оскорбление. Мост крвои должен был быть благословением.

— Она понимает, Тене Баральта, — ответил Гамет. — Но опора слишком ненадежна. Это будет очевидным даже для тайных соглядатаев.

Здоровяк пожал плечами, звякнув кольчугой. — Возможно, нужно тихое слово Желчу — хундрилу. Гонец к тайным соглядатаям, чтобы удостовериться в отсутствии непонимания.

— Хорошее предложение.

— Я прослежу.

Клинок уехал.

— Простите за излишнюю прямоту, Кулак, — пробормотал Кенеб, — но я подумал, что именно этого Адъюнкт более всего не любит.

— Считаете, она не любит инициатив от подчиненных?

— Я не смею…

— Уже посмели.

— А, понимаю. Простите, Кулак.

— Не извиняйтесь, когда вы правы, Кенеб. Подождите взводы. — Он поехал туда, где была Адъюнкт — на линию воды.

Нил и Нетер спешились и стояли на коленях, кланяясь мутной воде.

Гамет уже успел заметить, что Тавора едва сдерживает гнев. «Да, они держатся за упряжку, и похоже, никогда не будут готовы отвязаться от нее… даже если будет возможность. Ну, не я ли заговорил об инициативе?» — Вижу, Адъюнкт, детишки играются в грязи.