Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

Хозяин библиотеки отчего-то смутился, опустил глаза — теперь огромные линзы увеличивали его пушистые ресницы — и стало накручивать на палец напомаженный ус.

— Видишь ли, царица… — наконец заговорил он, и стекла очков снова наполнились голубым. — Люди в Лукоморье, Стелле, да и в других странах Белого Света ничего не слышали о библиотечных потому, что их нет.

— Нет? — не поняла Елена. — Как — нет? А как же ты?..

— Я — исключение. Я — единственный, — скромно объяснил он. — Ты, конечно, не знаешь этого… Но я ведь тоже не всегда был библиотечным.

— А… кем же ты тогда был? — удивленно вскинула брови царица, и тут же поспешно добавила: — Ну, если это не твоя тайна, которую ты не хочешь никому рассказывать…

Дионисий задумался, но потом качнул головой и поправил сползшие на лицо длинные волосы.

— Нет. Теперь, когда ты знаешь о моем существовании, делать тайну из моего происхождения — нелепо. И если тебе интересна ностальгическая болтовня старого любителя фолиантов и книжной пыли…

— Естественно, интересна! — горячо воскликнула Елена. — И, если интересно тебе, ты совсем не старый!

Дионисий рассмеялся мелким смешком.

— Как ты думаешь, сколько мне лет?

— Пятьдесят… Пятьдесят пять… — предположила царица.

— Если ты умножишь последнюю названную тобой цифру на десять, ты будешь довольно близка к истине, — улыбнулся он, наблюдая за тем, как удивление и недоверие сошлись в нешуточной схватке за господство на ее лице.

— Ты не выглядишь на полтысячелетия, — наконец проговорила она.

Дионисий усмехнулся и повторил за ней:

— Полтысячелетия… Это звучит как цитата из подписи под экспонатом археологического музея…

Елена смутилась.

— Извини, но ты же сам сказал…

— Сказал, сказал, — шутливо проворчал в ответ библиотечный. — Но когда я это говорил, я не думал, что это действительно так много.

— Так откуда же берутся библиотечные? — царица дипломатично перевела разговор со скользкой темы возраста на старые рельсы.

— А, ты об этом… Это древняя… как ты можешь догадываться… и неинтересная, в общем-то, история. Давным-давно я родился в семье дворового и овинницы и по рождению был обречен жить во дворе, прятать человеческие вещи, оставленные на улице на ночь без присмотра и склочничать с домовыми. Но я чувствовал, что это не мое, душа не лежала, как сказали бы вы, люди, а чего мне было действительно нужно — я тогда понять не мог. Но однажды летом учитель маленькой царевны — пра-пра-пра-бабушки пра-пра-пра-бабушки нашего Симеона — стал проводить уроки грамоты в беседке в саду, где я любил проводить время в тени яблонь и ловить кузнечиков. После занятий сей старательный педагог читал ей книги вслух. Про приключения, про любовь, про дальние страны — любопытная Агафьюшка слушала, раскрыв рот, все подряд… И она была не одинока. Я тоже в такие минуты забывал обо всем на свете. Я был всецело захвачен, увлечен, поражен, потрясен, потерял голову, покой и сон… И когда я узнал, что есть во дворце такое невероятное сказочное место — библиотека, рай на Земле — то сразу понял, где буду жить и окончу свои дни. Долго рассказывать, как я пробивался сюда, в одно из самых древних крыльев дворца, ставшее моим домом. Скажу только, что это было не так легко, как казалось мне поначалу… Но, приобретя вожделенное прибежище — мою дорогую библиотеку — я потерял все остальное. Друзей, приятелей, родню… Они не поняли меня. Стали презирать, осуждать, насмехаться… Я стал позором своего рода, изгоем, страшной сказкой для маленьких. Не могу сказать, что это меня не трогало… Что я не хотел бросить все и вернуться… Снова стать, как все…

Пока неторопливо и печально тек рассказ старого хозяина библиотеки, Елена, позабыв переживать за Граненыча, царя, царицу, мужа и все остальное Лукоморье, не раз замирала, охала и смахивала нежданную слезу, как будто слушала новый, самый потрясающий и трогательный роман пера благородной синьоры.

Чужие беды часто окружены ореолом романтики и заставляют позабыть о своих…

— …Но вовремя понял, дважды в одну воду войти нельзя, а то, что когда-то было, никогда не вернется на круги своя. Я стал другим, и те, с кем я был знаком, знают это и будут помнить всегда. И я смирился. Научился не замечать их. Не вспоминать. И со временем они отстали, но не забыли. Вот поэтому единственное место во всем дворце, где я могу чувствовать себя свободно — моя библиотека. Моя жизнь. И мои единственные друзья и собеседники с тех пор — книги, — через два часа закончил свое повествование Дионисий и прихлебнул из чашки свой давно остывший травяной чай.

— Ох, расстроил я, гляжу, тебя, старый дурень, — смущенно поднял он глаза на царицу, уже жалея о своей внезапной откровенности. — Ты и без того в последнее время аппетитом не страдаешь, а так и вовсе перестанешь кушать… Может, тебе моя стряпня не нравится? Может, тебе чего-нибудь особенного хочется? Я читал, в твоем состоянии это часто случается…

Елена, которой и впрямь приходилось последние несколько дне питаться только тем, что Дионисий приносил для нее из своих походов по оккупированному дворцу — самому-то ему требовался только чай, и то, скорее, в качестве ритуала, нежели продукта — затрясла головой:

— Нет, что ты, что ты, все просто замечательно!

— Ну, чего бы тебе хотелось, царица? Не скрывай, пожалуйста. Чем могу — помогу.

Она пожала плечами.

— Ну… Этим летом, когда мы с Ионом гостили в Мюхенвальде, нам однажды подавали вамаяссьскую кухню… Там были какие-то то ли суси, то ли суши… Тогда я это разок откусила и больше не смогла. А теперь у меня такое странное желание… Как будто я эти суси целый день все ела бы и ела.

— Я сделаю все от меня зависящее, — деловито кивнул Дионисий. — Сейчас я пойду, возьму кулинарную книгу и посмотрю, как их готовят.

Он встал и сделал шаг по направлению к залу библиотеки, с облегчением приветствовав завершение разговора о прошлом.

Это ощутила и Елена. Также она почувствовала то, что если не задаст свой давно жегший ей язык вопрос сейчас, то уже не задаст его никогда.

— Тебе было очень одиноко, и потому ты стал писателем? — зажмурив глаза, что как будто придало ей решимости, выпалила она.

— Ты… знаешь?.. — испугано обернулся и вскинул на нее свои неправдоподобно голубые глаза Дионисий.

— Ой… Извини… Прости меня… Пожалуйста… Я не хотела подглядывать… Но я нечаянно увидела на столе рукопись… Невзначай прочитала несколько строк… и поняла, что она — это ты… — Елена неуклюже оправдывалась, и щеки ее горели от смущения и стыда. — Извини меня… Но если ты не хочешь — я никому не скажу… Клянусь…