Сергей Девкин - Дзи. Чужая судьба.

— Но так нельзя, — возразил сын Единого Правителя. — Ведь эти камни разбил не ты…

— Конечно не я, — не стал отрицать монах. — И ни один человек не смог бы этого сделать лишь головой или голыми руками.

— Значит, ты признаешь, что это было нечестно?

— Разумеется, обычно я не сражаюсь с теми, кто слабее меня, но твой друг сам хотел этого поединка, и я не смог ему отказать.

— Но это не было поединком! И ты не сильнее его!

— А разве истинная сила человека измеряется лишь мощью его рук или ног? — Со Хэ искоса посмотрел на своего собеседника и добавил. — Будущему Императору не пристало не знать таких простых истин. К счастью, у него есть верные подданные, что всегда с готовностью покажут ему на своих ошибках то или иное отражение правды жизни.

Глава 3

В доме Тонг О–шэя, дзито Ланьчжоу, Ли выделили несколько комнат на втором этаже. Несмотря на то, что здесь, как и во всем поместье градоправителя, царили простота убранства и подчеркнутый аскетизм, в интерьере все равно ощущались тонкий вкус и манерная изысканность. Можно было почти не сомневаться в том, что к внутренней обстановке помещений приложила свою руку жена хозяина.

Особенно, судя по всему, ей импонировало красное дерево, использовавшееся кроме мебели еще и в отделке стен, а также позолота и желтые шелка, задававшие основной цветовой фон. Богатству дзито не стоило удивляться. Ланьчжоу, хоть и располагался в имперском пограничье, все–таки был важнейшим торговым узлом на Шляхе, так что местные энь–гун–вэй вели отнюдь не бедственный образ жизни.

Омывшись в бане и проспав почти до вечера, Ли с некоторым волнением готовился теперь к ужину, на который, по словам О–шэя, заглянувшего проведать гостя, были приглашены все значимые лица города. Для дзи это событие должно было стать первым серьезным испытанием, настоящей проверкой на ту роль, которую он присвоил себе. И в этот раз уже нельзя будет ничего списать на усталость от долгого пути и пережитых «приключений».

На самом деле, для новоиспеченного самозванца все происходящее до сих пор было покрыто каким–то налетом нереальности, позволявшим смотреть на события немного отрешенно и как бы со стороны, ведь против того, что он делал, восставало само естество Ли. Этот обман противоречил всем жизненным правилам, усвоенным и перенятым им не только в дзи–додзё, но и намного раньше. Голос разума призывал его отказаться от всего затеянного, пока не станет слишком поздно, сознаться, молить о прощении и надеяться, что случившееся не принесет вреда кому–либо еще, кроме него самого.

Но другая часть сознания была не менее убедительна, напоминая Ли о том, из–за чего он вообще пошел на все это. К тому же, эта часть собственного «я» весьма рационально утверждала, что Ли уже достиг определенного успеха. К чему бы ни стремились карабакуру и их военные лидеры, появление тайпэна в Ланьчжоу уже шло вразрез с их планами. Кроме того, Ли вполне было по силам сыграть ту самую роль символа императорской воли и объединяющего начала для местных властей и простого народа. О том, чтобы реально встревать в дела здешних набольших дзи даже и не задумывался. Достаточно будет того, что он станет поддерживать их в принятых решениях да воодушевлять солдат и горожан своим номинальным присутствием.

Письмо от тайпэнто Мори Ли сжег сразу после прочтения. Военный советник Императора требовал от Сяо Ханя немедленно вернуться, если послание нагонит его в пути, или соблюдать осторожность, если тот все–таки доберется до Ланьчжоу. Было похоже, что хозяин Ли отправился в свою «погоню за солнцем» отнюдь не с одобрения Мори, а по чьей–то другой указке. И можно было строить большие предположения по чьей именно, учитывая, что Ханю, несмотря на краткий срок службы, разрешили взять себе дзи, в связи с чем тайпэнто выражал в письме свое особое неудовольствие. В любом случае, новый «тайпэн Сяо Хань» не мог сейчас возвратиться, да и условия пребывания в Ланьчжоу, указанные в послании Мори, были формально соблюдены.

Никаких вещей, кроме меча и того, что было на нем, у Ли не было, поэтому дзито распорядился предоставить все ему необходимое из собственных запасов поместья. Рассматривая себя в ростовое зеркало, которое принесли в его покои слуги градоначальника, Ли с радостью отметил, что внешне он теперь вполне соответствует своему незаконному званию.

Все элементы медово–желтого суо с черным орнаментом прекрасно сидели на дзи, как будто этот костюм специально шили по его фигуре. Блестящая кольчуга, скрытая под дорогой материей, придавала ощущение дополнительной защищенности, а фамильный меч Юэ отлично смотрелся в новых ножнах на широком кожаном поясе, украшенном черными лалами.

Тихо отодвинув перегородку, на пороге комнаты появился пожилой слуга, которого приставили к гостю в качестве личного сопровождающего и денщика. Судя по возрасту и манерам, этот человек давно состоял на службе у дзито и должен был пользоваться определенным авторитетом среди других слуг, а его назначение, несомненно, было еще одним знаком уважения, демонстрируемым хозяином дома.

Низко поклонившись, слуга испросил у Ли дозволения сопроводить гостя в трапезную. Молодой человек, непривыкший к подобным сложным словесным оборотам, не сразу понял, что в такой форме его приглашают спуститься к гостям, которые, по–видимому, уже давно собрались и ожидают только его.

Пока они спускались вниз по широкой деревянной лестнице, Ли вспомнил, что за все это время он так и забыл поинтересоваться одним немаловажным фактом.

— Мое имя здесь Хёсей, — сообщил слуга, продолжая смотреть на лакированные ступени и не поворачивая головы в сторону гостя.

— Здесь? — переспросил дзи, удивленный такой формой ответа.

— В детстве оно было другим, но с тех пор как я попал в этот дом, отец моего нынешнего хозяина нарек меня Хёсей.

— Тебе выкупили у семьи? — Ли не смог скрыть своего искреннего интереса, хотя где–то внутри раздраженный голос начал ворчать о том, что истинному тайпэну, наверное, не стоит задавать столько вопросов о судьбе простого слуги.

— Меня выкупили у моего рода, а рожден я был манеритом, — тихо и без выражения ответил Хёсей после непродолжительной паузы. — Я ну–бэй.

— У меня был ну–бэй, тидань Удей, — Ли и сам до конца не понял, зачем продолжил эту беседу, когда следовало бы остановиться. — Он был хорошим наездником и славным боевым товарищем.

Дзи замолчал, вспоминая свою недолгую дружбу с сыном степей, принявшим свою смерть в том злополучном бою, а Хёсей неожиданно сам решился задать вопрос.

— Они убили его?

— Да, убили, — бросил Ли, не сумев изгнать печаль из голоса, хотя тайпэну считалось хорошим тоном говорить о своих погибших воинах лишь восхищенно и уважительно.