Сказание о пустыне (СИ) - Дайре Грей
— Что так расстроило моего мужа? — ласково спрашивает жена, укрываясь покрывалом.
— Расстроило⁈ — останавливается хранитель города, бросает горящий взгляд на супругу. — Он смотрел на тебя неподобающе! Не так как должен смотреть на свою родственницу! Без почтения!
Злится Лев. Красив племянник, молод и строен, силен, похож на него самого когда-то. И нагл без меры! Не воспитан!
Смеется Цветок пустыни. И ночь вторит ей блеском звезд на небе.
— Неужели мой суровый муж приревновал меня к собственному племяннику?
Еще сильнее злится аттабей. Хмурится. Сверкает глазами. Но смеется жена, улыбается. И медленно поднимается с ковра, подходит ближе. Обнимает горячими руками со звенящими браслетами.
— Ты же сам пригласил его на женскую половину, разрешил познакомиться со мной и детьми, — она укоряет мягко, и тонкими пальцами разглаживает складки меж бровей.
Уходит злость, но на сердце все равно неспокойно.
— Он мог бы проявить больше почтения.
— Он — молод, к тому же не женат. Появится супруга, станет спокойнее…
Вздыхает Карим, знает, что права жена, но все равно не может забыть прошедший вечер. Однако правителю на самом деле нужно остепениться. Соседние шейхи не станут воспринимать всерьез мальчишку. И снова вспоминается, как он сам не торопился со свадьбой. Но аттабей — всего лишь хранитель, к тому же он делом доказал, что уже не мальчик, но мужчина, с которым нужно считаться.
— У шейха Набира есть несколько незамужних дочерей, одна из них может стать достойной супругой Малику. К тому же брак с ней укрепит связи между городами, — вслух рассуждает мужчина.
— Вот и предложи ему подыскать невесту, — прижимается к груди Адара, — мысли о собственной свадьбе отвлекут его от взглядов на чужих жен.
И снова смеется, а Пустынный лев смыкает объятия и увлекает ее на ковер. Ночь продолжается…
…Идет время. Отшумела буря в пустыне. Состоялся праздник по поводу возвращения правителя Аль-Хруса. Отбыл аттабей в Набир, чтобы просватать за молодого Малика ибн Иса Аль-Ахраб одну из двух младших дочерей шейха. А по возвращении узнал, что жена вновь ждет ребенка…
…— Слишком рано, Зейнаб еще мала, а ты не оправилась. Из-за этого мальчишки я совсем потерял голову…
Хмурится Пустынный Лев. Переживает. Знает, что поспешил, но сделанного уже не воротишь. Перебирает его волосы жена, успокаивает.
— Я родила тебе четверых детей, справлюсь и с еще одним. Все будет хорошо. Лучше расскажи, что творится в Набире. Тебя так долго не было…
— Шейх не хотел отдавать дочерей за Малика, пришлось уговаривать. Даже Латиф не смог на него повлиять.
Почтенный старец, принимавший у себя наследника несколько лет, являлся старым другом правителя Набира. Говорили, что он всегда может найти слова, способные убедить господина. Но не в этот раз…
— Разве он не должен радоваться? Дочь получит хорошего мужа.
Вздыхает Карим, прикрывает глаза. Усталость после дороги оказалась больше, чем раньше. Время властно и над ним. Уже не так молод Пустынный Лев, не так быстр и силен, как хотелось бы.
— Шейх намекнул, что другие правители не слишком рады возвращению Малика. Он слишком долго был далеко от Аль-Хруса, никому незнаком, к тому же… Соглядатаи наблюдали за ним у Латифа и доносили шейху…
— И он остался недоволен тем, что узнал.
— Недоволен, но он чтит волю Небес и кровь первых владык пустыни. Со временем соседи привыкнут, но каждый шаг Малика должен быть взвешен и мудр, а он слишком порывист.
— Ты сомневаешься в нем?
— Я не могу в нем сомневаться, мой цветок. Мой долг — хранить его и город. Но раньше исполнять его было проще…
Слушает жена, кивает. Из незаметной тени она давно превратилась в полноправную хозяйку, стала опорой для мужа. Научилась слышать несказанное и делать верные выводы. От того и вздыхает, хмурится, печалится…
…Время — странная вещь. Вот оно бежит, быстро-быстро мелькают дни, превращаясь в недели, месяцы и года, и вдруг замирает. Тянется точно вязкий кисель. Мучает ожиданием.
Очередная беременность оказалась не такой как другие. Неожиданно оказалось тяжело ходить. Стоять. Лежать. Еда не задерживалась в теле. Дурнота не проходила ни ночью, ни днем. И каждый день походил на пытку. А повитуха все чаще хмурилась и качала головой.
— Плохой ребенок, плохой… Не кончится это добром.
Она причитала сквозь зубы и махала руками, пытаясь отогнать зло. Но я знала, что все бесполезно. С другими детьми все было иначе. И даже когда я носила двойню, все проходило легче, а теперь…
Мать, которая в доме Карима оттаяла и отогрелась, стала похожа не на тень, но на женщину, пусть и немолодую и прожившую далеко не самую простую жизнь, вдруг снова замирает. Глаза ее, темные, что кофейная гуща, смотрят со страхом. С жалостью. Болью. Она знает, она уже знает, что будет. И я гоню ее прочь вместе с повитухой. Мне не нужны похороны при жизни.
Я хочу жить. Сейчас больше чем когда-либо. Я счастлива со своим мужем. С детьми, которые растут не по дням, а по часам. В этом доме, который все же стал моим. И вспоминаются слова ушедшей Зейнаб аль-Назир. Наверное, сейчас я ее понимаю. Что лучше: умереть, отдав свою жизнь другому, или прожить столько, сколько возможно, но отказаться от возможности подарить жизнь? Теперь я вижу этот выбор иначе.
Но когда ребенок толкается внутри, меня снова затапливает чувство необычайной нежности. Любви у нему. Я не желаю ему смерти. И не желаю мучиться сама. Поэтому я говорю в надежде, что меня поймут.
— Знаешь, мы с тобой сейчас связаны. Если плохо мне, то плохо и тебе. А если мне хорошо, то должно быть хорошо и тебе. Нам еще довольно долго быть вместе, так давай постараемся выжить. Вместе. Ты и я.
Я глажу необычайно маленький живот для такого срока и рассказываю еще не рождённому младенцу все, что происходит вокруг. Мне кажется, он все понимает. Успокаивается.
Ближе к концу срока разбухают ноги и руки. Пальцы становятся толстыми и неповоротливыми. Хотя сама я сильно исхудала. От украшений приходится отказаться. Кольца не налезают, а звон браслетов вызывает раздражение, серьги кажутся тяжелыми и тянут уши. Я знаю, что выгляжу ужасно.
Аттабей занят с шейхом. Он постоянно учит его, а тот по молодости не желает слушать добрых советов. Карим приходит хмурым. Его мучают тревоги о будущем всего города, а я не могу поддержать моего льва даже словом, так как сама не знаю, увижу ли свадьбу правителя. И долгими ночами мы лежим рядом без сна и
