Авдотья, дочь купеческая - Наталья Алферова
— Ай да дед Вахромеев, — похвалила Дуня. — Правильно говорят: на магию надейся, а сам не плошай. Смотри-ка, тройка, курьерская, куда-то с донесением спешит.
Подруги проводили взглядам летящую по дороге тройку с колокольчиками под дугой непрерывно-тревожно вызванивающими: «Дорогу! Динь! Срочно! Дон!»
— Мимо станции. Как бы коней не загнали, — произнесла Глаша.
— Жалостливая ты у меня, — сказала Дуня и добавила: — Чтобы так лошадей гнать, нужно важную причину иметь.
— Есть ведь магические вестники, — возразила Глаша и тут же вспомнила: — Когда мы их изучали, Николай Николаевич рассказывал, что особо секретные депеши надёжней старым способом доставлять. Вестники магические могут сбой дать.
— Многовато секретных депеш-то, — задумчиво протянула Дуня, глядя на то, как распрягают ещё одну курьерскую тройку около каретного сарая. Этой, видать, более длинная дорога предстояла.
Демьян остановил пролётку у конторы. Оттуда выглянул смотритель.
— Починили-с кузню-то, Авдотья Михайловна? — поинтересовался он.
— Обижаете, Антип Иванович, — весело ответила Дуня. — Это я по малолетству всё ломала, сейчас и чинить научилась.
Подруги направились к трактиру, у них оставался час с четвертью на отдых. До крыльца корзину с гостинцами нёс Демьян, а у трактира перехватил ношу Сёмка, со словами:
— Постояльцам помогать — моя забота.
Надеялся хитрец на угощение, и вновь не прогадал. В комнате Дуня с Глашей его с собой усадили полдничать молоком да пышными калачами. После расходования магии подпитка нужна, так же, как и ребятне в период роста, так что ели все трое с большим аппетитом.
— Точно старостиха пекла, — заявил Сёмка, доев первый калач и потянувшись за вторым. Понизив голос, мальчишка зашептал: — Ей бабка-язычница оберег особый передала. А кто им владеет, что хошь сготовит так, что ум отъешь. Вот ей Богу не вру, сам видел. Кругляш такой, в центре колос Велесов выбит, вот как у тебя, матушка барыня, на перстне.
Дуня и Глаша разом посмотрели на подаренный дочери Михаилом Петровичем перстень с духом Хранителем. Герб в центре действительно обрамляли сплетённые змейкой колосья.
— Глазастый ты, Сёмка, — сказала Глаша.
— Угум, — согласился мальчишка, за обе щеки уплетающий второй калач.
В путь тронулись на полчаса позже, чем собирались. Маменька Платонова придремала. Дуня её будить не захотела, Платон не рискнул, горничные и тётушки побоялись. Не сговариваясь, решили, что лучше подождать, пока та сама проснётся. Может, с той ноги встанет, а всё равно не с той получилось.
Платон с Дуней и горничные в других экипажах ехали, Глаша в книгу уткнулась, так что всё недовольство Платонова маменька вылила на сестёр. Им до следующей станции пришлось выслушивать об «отвратительных номерах», непочтительной прислуге и невкусной еде. Тётушки Платоновы лишь переглядывались, вспоминая, как до Ярославля добирались. И номера тогда брали куда скромнее, да и питались чуть не впроголодь. Сестрица вон худа, что ей там надо, а вот тётушки, да и Платон от пустых щей еле ноги таскали.
Однако напоминать сестре не стали, наученные горьким опытом, что лишь хуже будет. Как и не помянули о том, что ради того, чтобы Платоше выглядеть на балах достойно, не только особняк, но и все фамильные драгоценности заложить пришлось. Отрадно, что не зря усилия были, подцепил-таки их любимец богатую невесту. Казалось, живи, да радуйся. Ан нет, сестрица вновь недовольна. Молчание тётушек сработало, вскоре маменька Платонова умолкла, и сидела остаток дороги, насупившись, как сыч на ветке.
Кортеж останавливался ещё дважды, но ненадолго. В Москву въехали под благовест, возвещающий о начале вечерней службы. В дядюшкином особняке, расположенном неподалёку от центра, гостей уже ждали. Дуня приняла поздравления от управляющего и распорядилась:
— Для почётных гостей приготовь лучшие покои в левом крыле. Самые дальние, чтобы их сну ничто не мешало. Нам же с Платошей и Глашей и в правом крыле комнаты сгодятся.
Платонова маменька рот открыла и тут же закрыла, не нашла, что возразить против лучших покоев. После торжественного ужина, к которому тоже было не придраться, горничные, надевшие ради торжественного случая к форменным платьям белые фартуки, проводили маменьку Платона и его тётушек в отведённые для них покои.
Судя по обстановке, гостей в особняке принимали с размахом. Из богато обставленной гостиной вели три двери в большие спальни с широкими кроватями под балдахинами, персидскими коврами на полу и затянутыми шёлковыми обоями стенами. В гостиной находился большой камин, обогревающий все три помещения при необходимости, светильники на стенах на магических амулетах, множество пуфиков, диванчиков, стульев. На туалетных столиках стояли вазы с фруктами и оранжерейными цветами.
Маменька Платона уселась на диван, поставила локоть на столик из красного дерева, подперла рукой щёку, как обычная крестьянка, и горестно протянула:
— Заездит эта кобылица сыночку. Ой, заездит.
После этих слов глаза на лоб от удивления полезли не только у вдовой тётушки, но и у той, что в старых девах числилась. Они переглянулись. Самая старшая из сестёр поставила стул напротив дивана, села, с выпрямленной спиной и строго произнесла:
— Нам нужно поговорить, Софи. Ты ведёшь себя неразумно и крайне неосмотрительно.
Если бы столик, на который она опиралась, заговорил, маменька Платонова и то меньше бы удивилась.
— Ик, — икнула она совершенно не аристократически.
— Ты то в расчёт не берёшь, что невестка твоя не мы, терпеть капризы и придирки долго не будет. Вон, уже в дальние покои отселила. Подсластила это, тем, что комнаты лучшие, а здесь все такие, — продолжила старшая сестра.
Средняя подсела к ошарашенной сестре на диванчик и мягко произнесла:
— Ты вспомни, Сонюшка, на каких условиях купец приданое такое огромное выдал. Без ведома Авдотьи ни рублика на сторону не уйдёт.
— Сыночку попрошу, он не позволит мне лишения терпеть. К порядку свою купчиху призовёт, — возразила маменька, но без особой уверенности в голосе.
— Не купчиху, а её сиятельство графиню Авдотью Михайловну Лыкову. Платоша, может, и попытается тебе угодить, только он и сам от жены зависит. К тому же, вспомни-ка поговорку про ночную кукушку, — произнесла старшая сестра и усмехнулась собственным давним воспоминаниям. Её свекровушка по первости, тоже командовала, да удалось мужа, ныне покойного, на свою сторону склонить. Во всём муж был хорош, вот только пристрастился к играм карточным, да так, что всё состояние спустил, после чего и застрелился. А ей пришлось к сестре младшей в приживалки идти.
— Сонюшка, ты уж постарайся нрав
