Башня. Новый Ковчег 4 - Евгения Букреева
Сергей посмотрел на замолчавший телефон и поднялся. Вышел из кабинета, повернулся к командиру отряда и негромко приказал:
— Наверх.
Командир сделал быстрый кивок в сторону медсестрички — с этой что? Мысли Ставицкого на секунду вернулись к глупой девчонке, прижатой к стене. Потенциала в ней, конечно, немного, но… пусть живёт. Тем более, что мир скоро изменится и очень сильно, и новому миру потребуются свои верные слуги.
Командир его понял и медленно опустил автомат.
Глава 4. Сашка
На лестнице Сашку посетило странное чувство, вроде дежавю. Всего две недели назад он уже бегал по этой чёртовой Северной лестнице, когда они с Киром спасали Савельева. Всего-то две недели, а Сашке казалось, что прошла целая жизнь, длинная, наполненная событиями, изменившая его целиком — и мысли, и желания, и всю его, Сашкину, сущность. Он помнил, как тогда трясся от страха, и, если б не Кир, который не испытывал ни тени сомнений, который рвался в бой и лез в самое пекло, заставляя его носиться по бесконечным ступеням вверх-вниз, прятаться на заброшенной станции от вооружённых Татарина с Костылем, тащить на себе раненного Павла Григорьевича, Сашка ни за что бы не решился на такое.
Сейчас Кира рядом не было. Был Стёпка Васнецов. Красивый, самоуверенный, язвительный Васнецов, пусть и подрастерявший свою самоуверенность и передавший лидерские позиции ему, Сашке Полякову. Временно передавший.
Ну да, Васнецов всегда был лидером в отличие от него. Сашка это знал и признавал. И то, что Стёпка сейчас был растерян, слегка напуган и молча переваривал полученную информацию про Савельева, Литвинова и АЭС (Сашка наскоро рассказал всё, что знал сам), ничего не меняло. Сашка понимал, что надо дать ему время — Васнецов справится, и тогда можно будет скинуть груз ответственности, давивший на плечи, тот груз, к которому Сашка был совершенно не готов.
Когда сегодня после учёбы и стажировки он пришёл в больницу, и его встретила Катя с круглыми от удивления глазами и чуть ли не на бегу сообщила, что к Павлу Григорьевичу пришла куча народу, и они там заседают, а потом он и сам увидел, как больницу заполнили незнакомые люди, серьёзные мужчины с каменными, неулыбчивыми лицами, в застёгнутых на все пуговицы тёмных пиджаках, как словно ветром сдуло всех рабочих вместе с неуживчивым Петровичем, как по коридору, тяжело ступая, прошествовал невысокий полный мужчина и исчез в дверях тайника, где скрывался Савельев, вот тогда Сашка и подумал, что, наверно, всё — на этот раз действительно всё. Савельев и Литвинов наконец покинут своё убежище, и этот кошмар прекратится. Исчезнет тошнотворный, выматывающий душу страх, что всё откроется, и что однажды на больничном этаже появятся люди с оружием, и это будут не просто отморозки Костыль и Татарин, это будут профессионалы, решительные и безжалостные, и тогда им всем конец. Ему, Киру, Анне Константиновне, Кате… его Кате. Поэтому, увидев снующих по больнице людей — Савельевских людей, в этом не было никакого сомнения, — Сашка испытал облегчение.
В действительности всё оказалось хуже.
Жизнь сделала вираж и ушла в очередное пике. И опять его Катя оказалась в самом центре опасных событий. Когда из кабинета главврача, в который из тайника перенеслось основное заседание во главе с озабоченным чем-то Савельевым, вышла сама Анна Константиновна и увела Катю, Сашка, хоть и не понял зачем, но всё равно напрягся. Интуиция подсказывала, что это неспроста, и она не обманула. Катя появилась спустя каких-то десять минут и не только успела шепнуть ему, что она идёт на АЭС, с Анной Константиновной, Савельевым и Литвиновым, и сказать про каких-то раненых, но они даже успели поругаться. Потому что Сашка никак не мог понять, почему Катя идёт туда, где опасно — она ведь не обязана этого делать, а она не могла понять, почему этого не понимает он, только твердила, что так надо, а под конец просто рассердилась (он даже предположить не мог, что она умеет сердиться) и убежала, громко топая каблучками.
Эта их первая и такая неожиданная ссора выбила Сашку из колеи, и потому он очень вяло отреагировал и на появление растерянного и ошарашенного Васнецова, и даже на его рассказ, не сразу сообразил, о какой Лене твердит Стёпка, да и после того, как сообразил, не смог быстро сопоставить, что к чему. Он пытался отвечать на Стёпкины вопросы, худо-бедно объяснил, что примерно здесь происходит, но мысли его, сделав очередной круг, опять возвращались к Кате, потеряно метались от страха за эту чудную маленькую девочку, заполнившую всё его сердце, до дурацкой ссоры, и перед глазами снова и снова вставало недоумённое лицо Катюши с сердито сдвинутыми бровями-домиками. Сашке хотелось быстрее отделаться от Стёпки, запутанные отношения этой троицы (ну да Ника скорее всего с Киром, это же очевидно) его интересовали слабо, но потом, как это бывает, в голове что-то перещёлкнуло, а, может, до него просто дошло, что пыталась донести до него Катюша: «ты не понимаешь, там люди, им нужна помощь», и Сашка внезапно понял, о чём твердит Стёпка, и разрозненные кусочки сложились в цельную картину: отправившаяся неизвестно куда Ника, непонятно почему исчезнувший Кир, горничная Рябининых, её дружок Татарин и Кравец, которого Сашка боялся до одури, боялся больше всех остальных, но который — и Сашка опять был отчего-то в этом уверен — замыкал этот круг.
Наверно, потому Сашка и мчался сейчас по лестницам, ведя за собой Стёпку Васнецова, думая о Кате, и о Нике, и о дураке Шорохове — думая о своих друзьях.
— Тридцать четвёртый, — произнёс сзади Стёпка, и Сашка резко затормозил. Поглощённый своими мыслями, он чуть не проскочил мимо нужного этажа.
Безликая железная дверь с подсвеченным указателем «34» была закрыта. Она не сразу поддалась, когда Сашка её толкнул — большая, массивная, наверно, раньше, когда здесь был действующий цех, она большую часть времени оставалась открытой, а сейчас словно замерла, срослась со стеной, не торопясь открывать спрятанные за ней тайны. Сашка не успел ничего
