Башня. Новый Ковчег 4 - Евгения Букреева
— …вообще столько народу здесь бегало, мужчины незнакомые, я никого не знаю. Но эти в костюмах были, ну как у начальства. Один мужчина совсем старый, полный, а ещё там был…
В кармане звякнул планшет. Сергей потянулся за ним, почему-то подумав, что это, наверно, Юра, пьяный, безвольный паникёр.
Он ошибся. Сообщение было не от Рябинина.
«Величко собрал экстренное заседание Совета. Началось только что. Он говорит, что Савельев выжил. И про какую-то АЭС. Обвиняет во всем вас с Рябининым. Требует одобрить ваш арест».
Рука, державшая планшет, предательски задрожала. Сергей глубоко вдохнул, призывая на помощь всю свою выдержку. Перед глазами, как и всегда, в таких случаях, когда он терял контроль над собой или ситуацией, всплыло строгое лицо бабушки Киры.
«Ты — Андреев, Серёжа, — спокойно произнесла она, и от её ровного голоса Сергею стало легче. — Ты — Андреев. И ты не имеешь права показывать свои истинные чувства кому бы то ни было. Особенно свой страх. Запомни, Серёжа, страх нельзя показывать никому. Над тобой в школе все смеялись, потому что видели, как ты боишься. Ты должен всегда держать себя в руках. Что бы ни случилось. Потому что ты — Андреев. Ты — лучший. Выше тебя никого нет в этой Башне».
«Я — Андреев», — мысленно повторил Сергей вслед за Кирой Ставицкой и почувствовал, как паника отступает. Он ещё раз медленно перечитал сообщение. Савельева на Совете нет, и это хорошо. Значит, есть шанс. Рука сама потянулась к телефону.
— Квартира Рябининых, — на том конце провода раздался сухой, лишённый эмоций голос старой, вышколенной горничной, очень похожий на голос хозяйки, Натальи, с теми же ломкими, отрывистыми нотками. Хорошая прислуга всегда подсознательно копирует своих хозяев, так уж заведено, и в этом есть что-то правильное, фундаментальное, то, на чём держится мир: лакеи стремятся быть похожими на хозяев, оставаясь при этом всего лишь лакеями.
— Это Ставицкий. Позовите Юрия Алексеевича.
— Здравствуйте, Сергей Анатольевич, — горничная вложила в свой голос положенную порцию уважения. — Юрию Алексеевичу нездоровится. Они прилёг.
Старая служанка выдала заготовленную версию, ни разу не сбившись, и для постороннего человека она означала только то, что было сказано, зато свой по лёгкой смене интонации, едва уловимой и почти неосязаемой, понимал — Юра пьян, пьян как последняя скотина.
— Нина, дорогая. Скажите Юрию Алексеевичу, что это срочно, — он говорил ровно, но горничная так же верно, как и он сам до этого, считала его посыл: буди этого идиота, как хочешь, но чтоб был.
— Минутку, Сергей Анатольевич.
На том конце повисла тревожная тишина. Ставицкий поднял голову, упёрся взглядом в круглое лицо медсестрички — что она там только что говорила? Здесь были и другие? Старый, полный мужчина. Наверняка Величко. Наверняка.
Сергей сделал знак командиру — тот его понял сразу, выпроводил из кабинета тех двоих, что застыли у двери, девчонку, вышел сам и плотно закрыл дверь. Всё правильно. Разговор, что пойдёт дальше, для их ушей не предназначен.
— Рябинин, слушаю, — ожила трубка. Юра пытался говорить чётко, но уже по той тщательности, с которой он выговаривал каждую букву, было понятно — принял на грудь Рябинин порядочно.
— Юра! — Сергей повысил голос, понимая, что сейчас Рябинина можно поставить на ноги только точными командами — должна сработать элементарная армейская выправка. — Юра! Слушай меня внимательно!
— Серёжа? Я тут задремал…
— Немедленно объявляй военное положение!
Послышался какой-то шум. То ли Рябинин уронил трубку, то ли ещё чего. Потом раздалось сопение.
— Немедленно объявляй военное положение! — повторил Ставицкий, отчётливо выговаривая все слова. — Военное положение, Юра! Ты в курсе, что сейчас идёт экстренное заседание Совета, куда нас с тобой не позвали?
— Что? — выдавил Рябинин.
— Экстренное заседание, Юра. И нас там нет. Ты понимаешь, что это значит?
— П-понимаю, — прошелестел Юра, явно напуганный до смерти.
— А теперь приди в себя. Если всё сделаешь, как я скажу, ничего не напутаешь и будешь действовать быстро — то всё ещё можно отыграть в нашу пользу. Ты слышишь?
— Да, я слышу…
— Объявляй военное положение, прямо сейчас. Поднимай всех своих, пусть будут наготове. Сам возьми человек двадцать, можно даже больше, всех, кого сможешь быстро собрать, и немедленно в зал для заседаний. Если там будет охрана — всех обезвредить. Врывайся прямо туда и арестовывай Величко.
— Величко? — голос Рябинина дрогнул. Величко побаивались все.
— Величко. Обвиняй его в измене и жди меня. Если кто-то попробует возражать — того тоже под арест. И жди меня там. Я буду минут через пятнадцать. Ты меня понял?
— Я… понял. А что Савельев? Он действительно жив?
— Он жив, Юра. И если ты сейчас облажаешься, то сам понимаешь, что с нами будет. А теперь, будь добр, позови Наталью. Немедленно.
Звать Наталью не пришлось. Судя по тому, как быстро Ставицкий услышал её голос, она просто перехватила у мужа трубку. Умница Наташа, эта женщина никогда не подведёт.
— Наташа. Насколько сильно твой муж пьян? — Сергей чуть расслабился. Наташа была своя, в её присутствии можно слегка дать волю эмоциям, сбросить маску.
— Прилично. Не уследила. Понараспихал заначек по всему дому, алкоголик чёртов, — прошипела Наталья. Если бы сейчас её кто-то услышал, то тоже не узнал бы надменную светскую красавицу Наталью Барташову.
— Его можно привести в чувство? Только быстро. Сейчас всё поставлено на кон, Наташа. Если твой муж всё провалит…
— Я приведу его в надлежащий вид, Серёжа. Не дёргайся! — в голосе Натальи прозвучало что-то такое, от чего Ставицкий успокоился. Не хотел бы он сейчас оказаться на месте Юры. Можно было не сомневаться, Наталья приведёт его в чувство.
— Тогда слушай меня — это очень важно, Наташа.
И он принялся спокойно и размеренно повторять весь алгоритм действий. Где-то наверху, через почти четыреста этажей, замерла и подобралась Наталья Барташова, выпрямила и без того ровную спину, сузила красивые кошачьи глаза, вскинула волевой подбородок. Ставицкий ещё не положил трубку, ещё
