Будет кровь (СИ) - Сапожников Борис Владимирович

Я махнул рукой старику, и тот первым выбрался из авто. Помог выйти миссис Уэлдон, снова нацепившей маску надменной аристократки, и своей супруге. Джек вылез сам и принялся с интересом разглядывать жандармов.

— Меня за оцепление не пропустят, — сказал я старику, — придётся вам с багажом самим управляться.

И снова выручила миссис Уэлдон, наверное, потребуй она — и старший лейтенант Хаупт пропустил бы и меня, но я сразу сказал ей, что покидать Отравиль пока не собираюсь. А потому миссис Уэлдон обратилась к нему с другой просьбой, больше напоминающей приказ.

— Офицер, — с холодком в голосе произнесла она, — пусть пара ваших солдат помогут моим слугам с багажом. Его у меня не много, но им самим не справиться.

Быть может, Хаупт и был недоволен, однако он уже попал под влияние миссис Уэлдон и отрядил пару свободных солдат, чтобы помочь с багажом.

— Герр майор от неё будет просто без ума, — буркнул он, когда небольшая процессия прошла мимо нас.

Похоже, чары миссис Уэлдон миновали старшего лейтенанта Хаупта, но как разумный человек понял — командир полка их точно не избежит, и лезть в бутылку из-за такой мелочи, как помощь аришской аристократке, выйдет потом себе дороже.

— Да и чинуша тоже, — добавил он без особой приязни в голосе.

Я забрал у него документы и, прежде чем миссис Уэлдон прошла за оцепление, вернул ей паспорт.

— Спасибо вам за всё, — сказала она на прощание. — Вы точно не хотите уехать с нами?

— Вы так и не спросили о судьбе вашего мужа, — неожиданно даже для себя самого произнёс я.

— Рамон Рохо очень красочно описал его гибель, когда вернулся из города с синяком на пол-лица.

Я понял, что задел очень болезненную струну в её душе, и пожалел о своих опрометчивых словах.

— Спасибо ещё раз, — сказала она, тронув меня за руку. — Спасибо большое.

Я не удержался, взял её ладонь в свою (какой же грубой и большой была моя рука в сравнении с её!) и поцеловал ей кончики пальцев. Сам не знаю, зачем так поступил. Миссис Уэлдон улыбнулась мне на прощание, и снова лицо её замерло маской надменной аристократки. Но я постарался запомнить именно эту грустную, но такую живую улыбку.

А потом меня отгородили солдаты оцепления, и я с чистой совестью направился к урчащему на холостом ходу «Болту». У меня и в самом деле остались дела в этом проклятом городишке.

ИНТЕРЛЮДИЯ

Гильермо Строцци собрал людей в отеле — тот был его вотчиной, точно также, как гостиница «У северных ворот» и мужской клуб были местом сбора бандитов Рохо. В отличие от тупых веспанцев Строцци предпочитал не дробить силы и держал кулак сжатым. Оставалось только дождаться утра, когда Отравиль покинут солдаты, и можно бить. Война объявлена и приостановлена лишь до тех пор, пока город находится под контролем жандармов. Как только те сядут в свой поезд, Строцци спустит бойцов, включая полицейских Джорджио, которого все зовут просто Джоджо, с поводка. Жирный Нунан только для отвода глаз числится шефом полиции Отравиля: всем там заправляет племянник Гильермо.

— Готовьтесь, парни, — говорил Гильермо, проходя по коридорам отеля, заглядывая в номера своих многочисленных родичей, собранных в Отравиле. Он давно задумал окончательно решить проблему Рохо, жалея, что у него не достало сил сделать это пять лет назад. Старый Рохо прикончил отца Гильермо, а самого его наградил ножевым шрамом. И Гильермо пришлось утверждать свою власть в семье, а принимать молодого сына старого капофамилия[5] в роли нового дона собирались далеко не все. Так что когда Рохо неожиданно предложил мировую, Гильермо вынужден был согласиться. Да, исталийцы контролировали город: полиция во главе с жирным Нунаном была у них в кармане, а молодой Гильермо исполнял обязанности мэра Отравиля после гибели отца. Все козыри были на руках у Строцци, но тогда назревал конфликт внутри семьи, и ударить кулаком исталийцы не могли. Веспанцы же сплотились вокруг Рохо, и готовы были принять удар, а после ответить так, что от Строцци осталась бы только память, да и то ненадолго.

И всё равно, Гильермо жалел, что не напал тогда на веспанцев, не повёл в бой солдат семьи, верных старому дону, не поднял собственного отца, как знамя. Но сделанного не воротишь, теперь старый Рохо в могиле, кого-то прикончил его старшего сына, и уже в их семье намечается раскол. Так говорят его информаторы среди контрабандистов. Многие недовольны Рамоном Рохо, который глядит под юбку своей новой пассии, позабыв про дела. А меж тем его кузен Эстебан, неспроста взявший себе семейную фамилию, набирает вес в клане, да ещё и ведёт разговоры с лидерами контрабандистов — теми, кто таскает через границу товары для Рохо. Самое время покончить с тупыми веспанцами, взяв под контроль весь бизнес в Отравиле.

Пускай напыщенный индюк — астрийский землемер — ясно дал понять, что никаких лестных слов от него Отравиль не дождётся, на Кронваре свет клином не сошёлся. Есть и другие заинтересованные в том, чтобы выстроить тут урб, и находятся они в Рейсе — Розалия не собиралась упускать инициативу таком вопросе. А когда с семейством Рохо будет покончено, в городе станет так тихо, что будет слышен шёпот Гильермо Строцци. И уж чиновник из Рейса найдёт здесь наилучшие условия для строительства урба. Астрийцы же останутся с носом — и поделом им.

От приятных мыслей оторвал бой часов — старинные напольные часы, что отец Гильермо привёз с родины, ударили дюжину раз. Полночь.

А потом тринадцатый удар сотряс весь отель!

VI

В банде Рохо были несколько бойцов, побывавших на войне. Обычно в подобные семьи не брали фронтовиков, однако ещё отец Рамона и Мигеля считал, что те могут быть хорошим подспорьем в разборках, несмотря ни на какие писанные и неписанные преступные законы. Веспанцы никогда всерьёз не относились к Омерте и другими организациям подобного толка. Вот и сейчас развесёлая парочка минёров: один из них ворчливый гном, а второй — тощий, как палка, и зловредный, как болячка, гоблин — заложили заряды вокруг отеля, где засели Строцци. Взрывчатки у Рамона в усадьбе было достаточно, чтобы разнести полгорода в щепки. Однако сапёры выполнили приказ добросовестно, и когда в ровно в полночь грянул взрыв, отель только сотрясся от фундамента до крыши. А после вспыхнули заряды с фосфотаном, и здание объяло пламя.

Именно тогда люди Рохо начали собираться с окрестных улиц. Они шли, вооружённые дробовиками и пистолетами, те же, кто попроще, сжимали в руках утыканные гвоздями или обмотанные колючей проволокой дубинки, а то и вовсе заточенные до бритвенной остроты топоры, лопаты и косы, насаженные на короткие рукоятки.

Когда из полыхающего отеля начали выскакивать люди Строцци, их ждала тёплая встреча.

Тех, кто выскакивал и принимался кататься по земле, пытаясь сбить пламя, брали в оборот бойцы с холодным оружием. Дубинки, топоры, косы, лопаты и редкие мечи с саблями, которыми были вооружены те, кто умел с ними обращаться, обрушивались на людей Строцци, превращая их в покойников. Не всегда быстро.

Но были среди наёмников Строцци и настоящие профессионалы, не впавшие в панику. Они выскакивали из отеля, срывая с себя горящие одеяла и занавески, и тут же начинали палить по людям Рохо. Тогда в дело пошли дробовики и пистолеты веспанцев. Сухо щёлкала винтовка Аркана самого Рамона Рохо — он выбирал себе цели среди самых умелых боевиков Строцци, тех, кто сумел прикончить хотя бы одного его бойцов с холодным оружием. Ни один выстрел его винтовки не пропал даром.

Спустя какое-то время — никто не сказал бы точно сколько его прошло — из горящего отеля перестали выскакивать люди Строцци. Немногочисленный персонал, обслуживавший их, перебили в самом начале — никаких исключений Рамон Рохо делать не стал. Все, кто служит Строцци, должны умереть. Однако, несмотря на то, что из здания, больше никто не пытался выбрать, Рамон не давал приказа своим бойцам разойтись. Пускай их ждала увлекательная охота на людей Строцци, оставшихся в городе, предводитель веспанцев не спешил уходить. Мало ли кто из особенно ушлых бойцов останется в отеле до последнего, рассчитывая выбраться оттуда, когда на улице никого не будет. Так они и стояли, пока в отеле не рухнула крыша — даже если внутри и оставался кто-то со стальными яйцами, он точно отправился на тот свет. Причём крайне жутким образом.