Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий
Через мель продвигались они очень медленно и долго. Как вдруг очутились под высоким защитным валом, ощетинившимся тремя рядами наклоненных в сторону озера заостренных кольев. «Любой замок франков можно добыть. Этого же не добудет никто», — подумал Пестователь и вновь испытал громадное уважение к Нелюбам Пепельноволосым, которые смогли таким вот образом защищать свои земли. И задал себе вопрос: почему этот край, столь сильно фортифицированный, никогда не был отмечен в Фульдских Хрониках, и только лишь слухи ходили об этих землях среди ученых мужей в Аахене? Или же Нелюбы Пепельноволосые сознательно распускали лживые вести, что за Висулой проживают толькео лишь дикие народы, не признающие никакой власти? Быть может, хотели они, чтобы их оставили в покое, позволили вырасти в силе, равной франкским маркграфам. И только Голуб по причине доброты своей растратил все их усилия понапрасну. Но не до конца. Он, Пестователь, если захватит Гнездо, создаст тут державу, более могучую, чем при Нелюбах, и тоже прикажет Хериму распускать сплетни, будто бы народ здесь дикий, никакими богатствами не владеющий, а сами люди раз в году превращаются в волков.
— Тайный проход закрыт, — голосом, в котором был слышен испуг, сообщил Годон.
Сейчас они находились на маленьком очке суши, прилегавшем к нашпигованным острыми кольями защитным валам, настолько крутым, что человек не смог бы по ним вскарабкаться. Зато сверху на них могли сбрасывать валуны и бревна, лить кипяток.
— Это измена, давайте отступим! — воскликнул кто-то.
Но разъяренный Авданец, который все время тащил с собой самый тяжелый молот, сейчас размахнулся им и ударил в деревянные ворота. И сделал так раз, другой и третий, так что доска у засова треснула. Двери распахнулись настежь, и они увидели перед собой черный провал идущего поперек валов подземного коридора. Какие опасности таились в этом мраке? А вдруг там уже ожидали норманны с дротиками и обнаженными мечами?
Этот тайный проход был Годону известен. Он прошел в него и нащупал захват, в который был вставлен факел. После этого он долго высекал огонь, пока факел разгорелся и дал свет. Никакой ловушки в коридоре не было. Подсвечивая себе факелом, они медленно шли гуськом в узкой штольне, сложенной из толстых бревен. Пол штольни слегка поднимался вверх, а закрывали проход еще одни двери, плотно набитые гвоздями. Но эта дверь была оставлена приоткрытой…
Пестователь резко толкнул ее и внезапно очутился во дворище Гнезда. Рядом были конюшни, откуда слышалось ржание лошадей. Факел, который держал Годон, давал небольшой круг света, но прибывшие были уверены в том, что на дворище никакой стражи нет. В нескольких шагах лестница, ведущая к двору Пепельноволосых.
Внезапно они услышали человеческие голоса и увидели двух воинов с факелами. С ними было еще трое. Все они направлялись к ступеням, ведущим на защитные валы.
— Норманны закрылись в пиршественном зале, никто из них не держит стражи, — говорил один из идущих.
— Пьянствуют? — спросил другой голос.
— Пьянствуют, как всегда…
Выходит, норманны обещание сдержали. Эти, что шли сюда, в заговор посвящены не были.
— Ведущие к озеру двери я застал открытыми. Кто-то вышел из крепости ночью. Он или на лодке уплыл или ушел вплавь. Так я двери закрыл.
— Это плохо. Открой их и подожди. Может он и и вернется. Нужно его помать. Кто-то готовит измену…
Выходит, это не норманны закрыли двери тайного прохода. Большей опасностью оказались верные Хельгунде лендицы.
Пестователь показал Годону спрятаться с факелом в штольне подземного коридора. Затем вытащил Тирфинг, и когда проходящий был уже близко, сделал к нему несколько шагов, ударил клинком, и голова в шлеме отвалилась. Находящийся рядом Авданец ударами молота разбивал панцири и шлемы. Кто-то отчаянно завопил, кто-то захрипел, умирая, но не нужно было много времени, чтобы три десятка воинов порубили на кусочки тех пятерых, которые не принадлежали к заговору.
В свете факелов они ждали, не ответит ли кто на крики умирающих, но раздалось лишь громкое гоготание из ближайшего сарая. После того до их ушей дошел отзвук людских шагов из глубины темного прохода под валами. Через мгновение во дворе появилось еще два десятка лестков, которых вел Куи. Таким вот образом Пестователь, никого не посвящая в свои планы, привел за собой еще одну группу воинов.
— Ты не доверился мне, господин, — сказал Годон.
— Труднее всего предать в первый раз, — ответил на это Пестователь.
— Я предал Хельгунду, но не тебя…
— Теперь я об этом знаю, и ты будешь вознагражден.
Пестователь приказал Куи и его воинам занять валы крепости, Авданцу — разбить молотом ворота двора. Годон показал место, где лежали факелы. Их зажгли. И тогда Даго, в левой руке держа факел, а в правой — обнаженный Тирфинг, первым пошел через огромные сени здания.
— Ты с Авданцем, — сказал он Годону, — должны стоять на страже у двери пиршественного зала, в котором закрылись норманны. Годон, скажи им через двери, что договор я сдержу. Они будут свободны. Я осыплю их золотом. Возьму себе на службу. Жизнь Хельгунде и Аслаку сохраню.
Странная и в тоже время пугающая тишина царила во всем дворище. Приглушенные голоса доносились лишь с нижнего этажа, где в пиршественном зале закрылись норманны. В Сенях и коридорах горели каменные лампадки, но никакой стражи не было. Двор казался вымершим и опустевшим. Единственными звуками были шаги Даго и его воинов.
Даго знал от Годона, какую комнату занимает Хельгунда. На полу он увидел спящую на соломе карлицу. Одним пинком он отодвинул ее от двери, после чего открыл ее.
— Я пришел, госпожа, чтобы дать тебе волю и жизнь, — заявил он, и погасил факел в горшке с водой, поскольку в комнате княжны горело целых три светильника.
Хельгунда сидела на лавке только лишь в шелковой рубахе, а по причине вечерней прохлады она еще накрылась шубой из золотой парчи, подшитой бобрами. На ее маленьких ножках были туфельки, расшитые серебряной нитью. Когда она возвратилась с защитных валов, на которых всматривалась в костры лагеря Пестователя, Милка сообщила ей, что у Аслака случилось кровотечение, которое дитя и задушило. То есть, случилось то, чего и следовало ожидать, так как Аслак кашлял и плевал кровью чуть ли не с младенчества. Никогда она его по-настоящему, как мать, и не любила, поскольку дитя казалось ей неудачным, не способным жить. Но только лишь он, как названный сын Пепельноволосого, мог позволить ей удерживать власть в Гнезде. Потому она приказала Милке закрыть комнату с мертвым Аслаком, после чего направилась в собственную спальню.
