Михаил Пузанов - Перекресток: недопущенные ошибки

— Шек'хасса!

Порыв ледяного ветра из смертельного плетения мер налетел на Астрона, но так же быстро утих, повинуясь его жесту.

— Неверный ответ. С магией хаоса, а уж тем более тьмы, я как-нибудь справлюсь. Сальфели ессе. Ирве!

— Наш корабль называется "Ирве Аструм", — Вдруг заговорила шепотом Эвелин, — Что это значит?

Заметив, что ответить больше некому — все слишком поглощены происходящим вокруг, Элизар решила ей объяснить:

— "Ирве" — заря, рассвет, солнце на восходе, когда оно наименее яростное, но при этом разливает спокойную силу. «Сальфели»… Я уже и не помню. Кажется, мелодия. Ну а «ессе» — это ночь. Он сказал: "Мелодию ночи сменяет заря!". Скорее всего… Да, так оно и есть!

Вокруг путников постепенно поднималось кольцо розовато-алого, словно бы рассветного, света.

— Защитная магия. Астрон ее чаще всего поначалу использует. Не любит сразу атаковать. Хотя, скорее, любит, но каждый раз останавливает себя. Иначе бы давно стал таким же, как Леадор. Посмотри на обоих: между ними не просто сильное, а безусловное сходство. Пусть не внешне, но внутреннее — это заметно. Свечение выдает, пожалуй, самую суть.

Меж тем, Леадор хмуро посмотрел на розоватый круг, но предпринимать ничего не стал. Новых заклинаний из его уст не прозвучало, зато в тишине раздался холодный надменный голос:

— Защита, мой старый друг? Ты все еще играешь в защите? Я помню времена, когда ты атаковал, не задумываясь, и готов был вынуть душу из врага. В те времена ты выглядел… более здоровым.

— Это было в те дни, когда я еще видел в окружающих врагов, Леадор. Знаешь ли, способность удерживать себя от опрометчивых поступков требует немало душевных сил… А ты, кажется, ими только и живешь.

— Все так же любишь рассуждать? А, Звездный?

— Люблю. Лучше спокойно говорить, чем лишний раз махать мечами и пускать кровь. Хотя иногда и приходится.

Астрон воспользовался паузой, пока Леадор переваривал сказанное, все больше мрачнея лицом, и вынул одну из курительных трубочек. Не понадобилось даже огня, трубочка в его руках вспыхнула сама. Огонек заалел, и его контур слился с алым свечением аира герцога, как только тот поднес курилку ко рту.

— Как видишь, я могу даже пользоваться предметами внешнего мира среди твоего произведения измеренческого искусства. Впрочем, причем здесь ты? Постарался, конечно, камень, венчающий Кадуций Афари, — ты бы такому в эти дни научиться не смог! Слишком слабовольный, Леадор, как, впрочем, и всегда. Трус, прикрывающийся наглостью и высокомерием — только и всего. Чем можешь похвалиться ты, старый друг? Тем, что заставил своего, не спорю, во многом виноватого, но раскаивающегося отца отдать тебе Кадуций Афари? Или тем, что подпал под власть одной из змей, хотя до того хвалился железной волей? Ты знаешь, что я могу спокойно взять этот предмет в руки и не ощутить ни малейшей разделенности? И чья же воля сильнее?

— Твоя. Хорошо, этот поединок выиграл ты, бродяга. Но оскорбления я запомню, старый друг, ты за них еще ответишь. Ты прав, но я знаю одну вещь: ты этот жезл взять не можешь. Не так ли? Он ведь перешел в руки Элоахима именно из твоих рук: ты не способен второй раз стать его обладателем и хозяином. Это вероятно лишь в случае самого Элоама, моего отца!

— Вот ему-то ты и должен вернуть предмет.

— Нет. Я не могу с ним расстаться.

— Но он причиняет тебе и боль, и страх. Причем, куда большие, чем ты осмеливаешься показать.

— Это не важно, я — живу.

— Ты живешь среди несуществующего, среди последней из смертей, вместо того, чтобы умереть среди живых и снова жить.

— Я не желаю умирать.

— Просто потому, что этого никогда не делал. Вернее, так считаешь. Но на самом деле ты даже сейчас мертв.

— Знаешь, а я ведь тоже помню его, — Внезапно подал голос лорд Тауросс. Изумрудное пламя потянулось в сторону Леадора, и тот почему-то отпрянул в испуге, — ну вот, он уже и сам меня вспомнил. Умный мальчик, правда? Уже отошел после встречи с Королем альвов и вновь принялся за старое? И как, весело наступать на одни и те же грабли дважды? Подумать только, как ирония судьбы: даже «грабли» похожие…

— Ты, — Тихо прошептал Шатар и отвел глаза от Тауросса. Теперь он смотрел куда угодно, только не на него.

— Да, это я. С той стороны, откуда, казалось, никто не мог прийти, но лишь потому, что не желал. А я вот пожелал там умереть и здесь родиться. Просто потому, что там слишком скучно для меня, а здесь еще столько загадок, что не терпится их все изучить. Правда ведь, Роам? Хотя вряд ли ты сможешь четко вспомнить — для этого необходимо обладать внутренним стержнем. Разве что почувствуешь, — От звука названного имени, непоколебимый Леадор ощутимо вздрогнул, но быстро вернул своему лицу прежнюю непроницаемость. Тауросс сохранил на лице невозмутимую маску, придав ей лишь малую толику заинтересованности.

Вновь повисло молчание. Тарведаш незаметно оглянулся на Люцифера. "Догадается или нет? Вот сейчас самый главный вопрос. Время истекает, а наводить на мысль нельзя — это не принесет нужного результата". Но волнения Астерота оказались беспочвенными, Афранташ и без того почувствовал, что сейчас его ход и его поединок. Мягко отстранив от себя Элоарин и на секунду коснувшись ее губ своими (зеленый, синий, алый, пурпурный и серебристый цвета в этот момент сплелись, и раздался звук, похожий на столкновение двух кубков за пиршественным столом — последний из малых кругов замкнулся, вероятное стало неизбежным), Афранташ спокойно обошел Астерота, доброжелательно кивнув ему, и вышел вперед, лицом к лицу с Леадором.

— Так вот оно как, — Чуть задумчиво протянул темный герцог, — Ну что ж, осталось проверить, хватит ли тебе крепости сделать этот шаг и забрать жезл из моих рук. Смотри, я держу его для тебя, — С этими словами Леадор на вытянутой руке протянул Афранташу Кадуций, — Остается только сделать один шаг и забрать жезл… О, я даже отдам его тебе, если ты сможешь подойти и взять. Чувствуешь, какой силой обладает этот предмет? Да, герой, он может порвать душу на куски! Может подчинить своей воле! Из друга ты превратишься в самого опасного врага для всех них… И еще — для нее! Тебе же страшно стать для нее врагом, а, герой? Не так ли?…

Астерот волновался по двум причинам. Во-первых, он все же опасался, что страхи и предубеждения Мирона отошли недостаточно далеко на второй план, чтобы сам он не подпал под влияние жезла. Но это ощущение таяло с каждым шагом Афранташа, и к моменту его последнего шага исчезло совсем. Перед Астеротом стоял его старый друг, исполненный новых граней… Или скорее наоборот, Мирон, вобравший в себя лучшие черты Афранташа, но отбросивший его гордыню, ограниченность и тщеславие. Человек, полностью осознающий пределы и своей силы, и своей воли.