Джон Норман - Рабыня Гора

– Встать! – приказал надсмотрщик.

Группа, в которую входила и я, встала.

– Передвинуться влево!

Не мешкая, мы сдвинулись в сторону помоста.

Теперь шеренга разделена на десятки. В начале торгов, пока продавали первую двадцатку, цепь соединяла нас всех. Постепенно мы продвигались по коридору. И каждый раз, сдвигаясь на скамейке на одно-два места, мы знали: еще одна или две наши сестры проданы. Так методично, шаг за шагом вселяют в души девушек – даже тех, кому ступать на помост не впервой, – тревогу и нетерпение. К тому, что тебя выставляют напоказ и продают, не привыкнуть никогда. Но вот, когда продана первая двадцатка, когда нервы наши уже на пределе, нас делят на группы по десять. Казалось бы, можно перевести дух. Но стоило нам вздохнуть посвободнее, как прозвучал приказ: встать на ноги, на десять шагов к концу коридора. Едва позволили расслабиться, и сразу – на десять шагов вперед, к помосту! Снова смятение, снова страх. Крошечная – пусть мнимая – оттяжка, и снова вперед, еще быстрее, навстречу неизвестности. Что за опасности подстерегают впереди? В чьи руки попадешь? Что вздумается сделать с тобой новому хозяину?

Теперь голос аукциониста слышался отчетливо. Доносились и выкрики из толпы. По рядам, торгуя шербетом, бродил разносчик.

Я уже почти у самого выхода, в головах своей колонны. Торги идут бойко.

Девушка в домашней тунике, слева от меня, застыла в напряжении. Пальцы впились в доски скамьи. Вот проверяют, подправляют ее макияж. Вот отстегнули цепь, сняли ошейник. Стоящий у выхода на помост человек с дощечкой и грифелем в руках сделал ей знак подойти, проверил написанный губной помадой под левым ухом номер – девяносто. В Курулене девушек выводят на помост без ошейников.

Взревела толпа. Значит, стоящая на помосте девушка продана. У подножия уже ждала следующая, номер восемьдесят девять. Ткнув рукояткой плетки, мужчина велел ей подниматься. Осторожно, еле передвигая ноги, ощупывая каждую ступеньку, она начала взбираться по лестнице. Глаза ее были завязаны шарфом. Больше – никакой одежды. Человек с дощечкой в руках торопливо подтолкнул к подножию лесенки девушку в домашней тунике.

– Смотри на меня!

Не вставая со скамейки, я замерла, подняв к нему лицо. Он проверил макияж, искусно подправил, похвалил:

– Красивая!

– Спасибо, хозяин, – прошептала я.

Подошел еще один, снял с меня ошейник. Упала на скамью цепь, что связывала меня с соседкой справа – девственницей с пушком на теле. Человек с дощечкой сделал мне знак встать рядом с ним. Я подошла. Отсюда просматривался потолок, были видны сидящие на верхних ярусах покупатели.

Их возбуждение испугало меня. Слишком уж успешно продвигаются торги.

Толпа ревела. На помосте – обнаженная девушка с завязанными глазами.

Но вот шарф сорван, она лицом к лицу с огромным залом. У бедняжки вырвался горестный крик.

Ее продали быстро.

А на помост уже спешила девушка в домашней тунике.

– Ну-ка, что тут у нас? – вскричал аукционист. – Да нет, это какая-то ошибка! Всего лишь крошка служанка!

Толпа зашлась от смеха.

Человек с дощечкой напряженно вслушивался. Мне не было приказано немедленно встать у ведущей на помост лестницы.

Он оглянулся на сидящую на скамье испуганную хрупкую девушку в цепях и ошейнике. Она и головы не повернула, глядела прямо перед собой.

Были бы у меня волосы подлиннее!

Как там моя предшественница? О, тунику с нее вот-вот снимут.

– Номер? – обратился ко мне человек с дощечкой.

Я повернулась, наклонила в сторону голову, чтобы он мог прочесть нарисованный помадой под левым ухом крошечный номер.

– Девяносто один. – Он сделал пометку в списках.

С девушки на помосте сорвали тунику. Толпа бушевала.

Нагая рабыня стояла перед публикой.

Человек с дощечкой подтолкнул меня к помосту. Я встала у подножия лестницы. Присесть я не решалась – уж очень хитроумно обвито тело шелковыми полотнами, как бы не повредить. Тот, с табличкой, явно старался, чтобы торги шли без сучка без задоринки. Похоже, толк в своем деле знает. Девушка в домашней тунике, откровенно неискушенная, не изведавшая оков рабыни-наложницы, должна, казалось бы, возбудить интерес покупателей, приобретающих рабынь для совершенно невинных целей. Но, судя по репликам аукциониста и ответным выкрикам толпы относительно ее сдержанности, скромности и нежелания попасть в мужские руки публика иллюзий уже не питает. Яснее ясного: она жаждет мужского владычества, ей не терпится оказаться прикованной к железному кольцу в изножье хозяйского ложа.

Продана.

Я поднялась на помост. Какой огромный! А толпа-то! Не думала, что их тут так много! Зрители безмолвствовали. Было в этой тишине что-то пугающее.

Озадачила она, казалось, и аукциониста, но лишь на мгновение.

– Кажется, кто-то, – начал он, – прислал нам подарок. – Он указал на меня рукояткой плетки. – Судя по очертаниям – прелестный, – он обвел глазами толпу. – Посмотрим?

Но вместо того, чтобы торопить его, зал молчал. Рука аукциониста дрогнула. Я сжалась от страха. Что это такое со зрителями?

– Ну-ка, поглядим, – с напускной веселостью продолжал он, снимая скрывающее мою голову полотнище шелка.

По толпе прошелестел восхищенный гул. Конечно же мне это польстило – тщеславия мне не занимать.

– Прелестное лицо, – расхваливал аукционист. – Мягкое, женственное, выразительное. Сразу видно – такая податливая, повелевать ею легко. Волосы, конечно, – он пожал плечами, – коротковаты. Но здешние чиновники уверяют, что отрастут.

В толпе – ни смешка.

У аукциониста задрожали руки. Нервничает! Я выбросила вперед правую ногу, приподняла, вытянула носок, пальцами коснулась пола. Левое бедро развернуто. Протянула левую руку, согнув запястье, чуть вывернула влево ладонь.

Он ловкими движениями размотал обвивающий руку шелк.

– Красивая рука.

Зрители не спускали с помоста напряженных глаз – и молчали. Аукционисту было уже явно не по себе.

– Посмотрим, нет ли тут чего поинтереснее! Зал затаил дыхание, но цену никто не предлагал.

Мы не стали доводить до конца тщательно отрепетированную сцену. Тут многое зависит от настроений, царящих в зале. Какие-то непостижимые токи идут от сидящих в зале зрителей к участникам разворачивающегося на помосте действа. В конце концов сбитый с толку аукционист просто сбросил окутывающий мое тело шелк, не разматывая, не перекатывая меня у своих ног.

– Да тут женщина! – объявил он. – Кто предложит цену?

Ни звука!

– Смотрите! – раздался вдруг голос. Зрители обернулись. Взглянули в зал и мы. Над центральным проходом в проеме парадной двери, не произнося ни слова, стоял воин в полном боевом облачении: щит, копье, с левого плеча свешиваются ножны с коротким мечом, на голове – шлем.