Мария Капшина - О верности крыс

— Да где б ты её взял, золотую, — рассудительно сказал лоточник, разглядывая монету.

— Гонец дал!

Лоточник пренебрежительно фыркнул.

— Богатый гонец, до тэрко ехал, — угрюмо бурчал мальчишка и замолкать не собирался, будто путая многословность с убедительностью. — Я ему таверну на ночь подсказал. Одну булку дай, а? На неё лошадь купить можно, не то что булку!

— Лошадь ему, ха! Руку тебе отрубить за фальшивую монету, понял? Пошёл отсюда!

Лоточник сунул монету себе за пазуху и развернулся было уходить, но мальчишка его ухватил за руку:

— Э! Ты монету обратно давай!

— Па-ашёл отсюда! — прикрикнул лоточник, замахиваясь. Мальчишка увернулся от кулака, презрительно скривился и пошёл наискось через площадь. Одно плечо у него было сильно выше другого, а лицо рябое и недоброе. На лужи он внимания не обращал, зло разбрызгивая ногами грязную воду и полоская в ней лохмотья штанин. Зашёл в лавку в другом углу площади. Кейя неожиданно для себя стала ждать продолжения. Почти сразу из лавки послышалась ругань, потом какой-то невнятный шум, потом в дверях показался здоровый парень с какой-то тряпкой через плечо. Обеими руками он держал оборванца под мышки. Вынес на порог, поставил; несильно, но выразительно пнул пониже спины и ушёл внутрь, прикрыв за собой дверь. Вскочив, мальчишка громко и многоэтажно обругал закрывшуюся дверь, отжал край вымокшей рубахи и пошёл прочь, впечатывая босые пятки в весеннюю слякоть с такой силой, будто хотел пробить землю насквозь.

Свернул в одну из улочек, узкую и загибающуюся вбок почти сразу, едва отойдя от площади. Кейя нагнала его за поворотом, мальчишка быстро оглянулся, явно готовый удрать, сверкнув грязными пятками на прощанье, но Кейя, видимо, выглядела достаточно нестрашно.

— Чего тебе? — спросил мальчишка исподлобья, вытирая нос рукавом.

— Что это за гонцы у тэрко такие, что в своём же городе в таверне останавливаются?

Не на вопрос, так на мелкий имперский сребрик, который Кейя вытащила из пояса, мальчишка среагировал мгновенно. Стал в преувеличенно скучающую позу, большие пальцы рук заткнул за пояс и убегать уже явно не планировал. Кейя подошла ближе.

— А какое ж моё дело, что там за гонцы. Как лорд тэрко выберет, такие и гонцы. Щедрые, видать. Чего это я не пойми кому рассказывать буду про такого хорошего человека, который золотого сироте не пожалел? Может, это дело государственное, тайное.

— Ты давай рассказывай, — сказала Кейя. — А там поглядим.

— Не-а, деньги вперёд. Я уже учёный…

Кейя в один тычок и полшага заломила учёному руку за спину — далеко рука не шла, мешал горб, — мальчишка заверещал подбитым зайцем и запричитал жалобное, но быстро замолчал, поняв, что без толку.

— Что за гонец?

— Гонец и гонец, чего я, знаю, что ли? — угрюмо сообщил он. — Лошадь ему свежая нужна была, так я его к Монису отправил, там и таверна рядом. Ты бы руку мне не крутила, а?

— Так с чего ты решил, что он к тэрко? — спросила Кейя, начиная подозревать, что чутьё её подвело. Руку она крутить перестала, но придерживала за плечо всё равно крепко.

— А я за ним от ворот следил, — сказал мальчишка, выпрямляясь — насколько можно было, с горбом. — Он там страже бумагу от ол Ройоме показал, я разговор подслушивал.

— Это ещё зачем?

Мальчишка пожал плечами.

— Кошель у него больно тяжёлый был. Я бы нести помог.

Ёжась от вечернего мокрого ветра, Кейя думала, что это уже интересней. Что за гонец тэрко, который в замок сразу по прибытии не показывается? И лошадь меняет в своём же городе за собственный счёт, когда можно обратиться прямо в замок. И с ночёвкой то же. Либо ему очень не хочется лишний раз засветиться в замке, либо у загадки есть ещё один слой.

— А ну, пошли, покажешь, куда ты его отвёл.

— Ты бы денег дала всё ж таки, тётенька, — деловито сказал мальчишка.

— Хочешь быть безруким впридачу к горбу? — предложила Кейя. — Глядишь, больше подавать будут.

Мальчишка зыркнул с искренней или талантливо подделанной обидой.

— Ладно, — сказал, — уговорила, идём.

Дорогу Кейя запоминала механически, и провожатого придерживала за кривое плечо так же механически, следя только, чтоб не удрал и не завёл в совсем уж опасные районы, где без хорошо вооружённого отряда и днём лучше не показываться. По дороге она прихватила пару стражников, которые бумажкам о полномочиях от ол Тэно и от своего тэрко возражать не стали, хотя на лицах ясно читалось всё, что они думают о столичных посланцах в целом и полномочных бабах в частности. Кейя тем временем снова думала о совершенно посторонних вещах. Например, о том, что дело к ночи, и надо бы разобраться с этим гонцом побыстрее, коль скоро вставать завтра ещё до света. И о том, что Нейех сказал бы, что совсем он не похож, и был бы Нейех прав. На Узелка мальчишка-провожатый походил разве что разновысокими плечами. Но за одни только плечи Узелка не назвали бы так, он весь был кривой и перекошенный, и у него что-то было совсем неправильно с ногами, которые в раннем детстве согнулись в обратную сторону, да так и застряли, и выросли тощими и узловатыми, больше похожими на лапы кузнечика. Актёры подбирали иногда таких детей — на роли демонов и мелкой нечисти. Некоторые труппы их специально выращивали: изувечить во младенчестве, держать годами в тесном коробе, где невозможно даже переменить позу, резать лицо и долго не давать порезам зарасти… Иногда такие дети умирали, иногда выживали, и к миру относились потом со вполне объяснимой ненавистью, так что демоны из них получались правдоподобные.

Шавер, старшой их труппы, подобных историй не любил, и пьесы с такими актёрами не любил, хмурился при виде них и отплёвывался. "Хороший актёр и без увечий изобразит демона, а плохого как ни уродуй, играть он от того не научится". А Узелка Шавер подобрал неожиданно для всех на какой-то ярмарке — Кейя ещё тогда подумала, что из жалости. Скорее всего, ошиблась: Шаверу и в голову не пришло бы держать кого-то без дела и кормить даром, а кроме того, из мальчишки и правда вышел хороший актёр. Лицо у него было правильное, голос чистый, передвигался он из-за своих кузнечичьих ног на четвереньках, нечеловечески, но на удивление шустро. Плюс к тому, он прекрасно владел тихим эрликом. Не просто свободно — каким-нибудь из диалектов "тихой речи" на Равнине владел каждый второй, — у Узелка правда был талант. Классическая актёрская игра — это сочетание поступков и двух видов речи: звучащей и видимой, произнесённой и показанной руками. В Лаолии некоторые актёрские школы и вовсе считали, что рот актёру раскрывать вовсе незачем, для пьесы достаточно музыки, танца и тихого эрлика. Танцора из Узелка по понятным причинам не вышло бы, но играл он вовсе не только нечисть: под одеждой ноги можно спрятать, так что сидящий мальчишка выглядел нормальным человеком, и Шавер зачастую ставил его "голосом", рассказчиком.