Людмила Астахова - Злое счастье

— А ну цыц! — рявкнул Мэй.

— Не рычи на мальчика!

Полусонная Хелит со спутанной гривой серебряно блестящих волос вышла поглядеть, что там за скандал. Она доверчиво потянулась за поцелуем, в который Мэй вложил всю свою любовь и нежность.

— Прости, я тебя разбудил.

— Хотел сбежать и не попрощаться?

Нужно было родиться с рыбьей кровью в жилах, чтобы не томиться по этой женщине, чтобы не желать делить с ней каждый день и час. Рыжий вжался лицом в её плечо.

— Я люблю тебя, Хелит, — прошептал он, так чтоб услышала только она. — Что бы ни случилось, как бы не повернулось, ты всегда будешь моей единственной королевой.

— Делай то, что считаешь нужным, слушай себя, а я приму любой твой выбор.

Именно то, что Мэй одновременно больше всего хотел и боялся услышать.

Он все понял. Вдруг, внезапно, будто прозрел и увидел свет. И этот свет вонзился в сердце, как кинжал.

Ито Благая, разве так можно со смертными? Больно же.

Князь Мэй, прозванный Отступником, чье имя знал каждый, в ком текла кровь униэн, ехал в полном одиночестве по узким улицам Мор-Киассы навстречу своей невероятной судьбе, и чувствовал себя сторожевым псом, которого волокут за цепь в будку. Предсказание Читающей, отцовское желание, воля Высоких Лордов, любовь к Хелит — звенья этой цепи. Они крепче стали его меча и тверже каменных стен древнего замка. И больше всего хотелось Рыжему взвыть и вгрызться зубами в собственную ладонь. Да сколько же можно оставаться безвольной марионеткой?! И если бы спросили его в этот миг, отчего он так сильно противится почетному выбору, то, скорее всего, ответил бы Отступник Мэй, что всю жизнь стремился вершить собственную судьбу сам и только сам, что всегда хотел понимать, кто же он такой. Были времена, когда Рыжий знал точный ответ на этот вопрос. Да! Он был воином, волшебником, сыном своих благородных родителей, братом и верным вассалом. У него имелись все основания считать так. До битвы в Мор-Хъерике так оно и было. А потом вдруг оказалось, что все это шелуха. Отец отрекся, дар иссяк, суверен предал. И когда осенним листопадом облетели все достоинства и заслуги, когда все, кроме самых преданных, отвернулись, от Мэйтианн'илли — осталось так унизительно мало, что хоть руки на себя накладывай. Бесчувственное равнодушное существо без устремлений и будущего, жаждущее только крови врагов и забвения яростной битвы — вот что он такое, как ни прискорбно было это признавать. Ничем не лучше дэй'ном.

А потом появилась Хелит, сумевшая его полюбить. Боги, как это у неё получилось? Не пожалеть и не снизойти, а полюбить. Мэю иногда казалось, что миновал целый век, как в его жизни появилась любовь, воскресившая в нем живого человека, столько всего произошло. Ради этой любви Рыжий мог сделать все что угодно, не только корону одеть. А вот мог ли он сказать самому себе предельно честно и откровенно: «Я — король!»?

У ворот цитадели его поджидал Сайнайс верхом на белоснежном жеребце. Плащ с воротником из чернобурки расшитые жемчугом перчатки и тяжелая цепь советника на груди.

— Может, местами поменяемся? — предложил Мэй, вместо приветствия.

— Даже не надейся, — хохотнул красавчик-лорд. — Как-нибудь обойдусь. Я больше всего боялся, что выбор падет на меня.

Сайнайс вовсе не набивал себе цену. Спроси кто-нибудь мнения Рыжего, то он бы сразу указал на синеглазого владетеля Аларинка. Тот шагал по жизни, если, не смеясь, то, не переставая улыбаться, чтобы не случилось.

— Выручай, Рыжий! — шутливо взмолился Сайнайс. — Бери эту штуковину себе, — имея в виду корону.

— Неохота связываться с лот-алхавскими интриганами?

— Мэй, а кому охота? У меня дома куча дел. Ты же знаешь, я не могу бросить школу, Бригинн будет недовольна.

— А мне, значит, заняться больше нечем?

Красивое точеное лицо князя Аларинка в кои то веки приобрело серьезное выражение. Он уже не шутил.

— Ты всегда излучал власть. Пойми, Альмар бы не стал так… нервничать, если бы рядом с тобой он не чувствовал себя самозванцем, — заявил Сайнайс. — Тогда возле Эльясса люди при виде тебя испытывали восторг и свято верили в победу. Я сам воспрянул духом, когда понял, что ты возглавишь войско. Вместе с тобой мы победили, и даже злейшие недруги не смогут отрицать этого факта. Тир-Луниэну нужен истинный король.

— Но я не чувствую себя королем. Внутри.

— А ты загляни глубже, Мэйтиан'илли, — ухмыльнулся синеглазый князь. — А лучше спроси у Волчары. Он уже весь истомился тебя дожидаясь.

Мэй даже не заметил, как к ним приблизился Лайхин, хотя тот был не один, а с двумя кузенами в качестве эскорта. Волчара за короткое время умудрился нажить себе врагов в Мор-Киассе, так что вооруженный эскорт ему был теперь необходим.

— Тоже станешь уговаривать? — устало спросил Рыжий.

— Сдался ты мне, — рыкнул Волчара. — Не надоело еще, что все вокруг тебя пляшут, как вокруг девицы-недотроги? Ждешь, когда Высокие в ноженьки начнут падать?

— Пошел ты…

Лайхин, если и умел что делать, так это дразнить и хамить. А уж позлить Рыжего у него просто язык чесался.

— Вот она благодарность Джэрэт'лигов! Ты ему девку спасаешь от лютой смерти, нянчишься с нею как с родной дочерью, а в ответ тебя грубо посылают.

К чести Хелит она про Волчару ни единого дурного слова не сказала. Подробности их совместного путешествия Мэй узнал от Аллфина. Потихоньку вытянуть из мальчишки правду оказалось не сложно.

— Ты ж вроде сам хотел на лот-алхавский трон залезть? Передумал? — огрызнулся Мэй.

Лайхин оскалился по-волчьи, обнажив острые выступающие вперед клыки, лишний раз демонстрируя схожесть с серым лесным разбойником.

— Глайрэ'лиги всегда под себя гребли, — напомнил князь Аларинка, одаривая Волчару ехиднейшей своей усмешкой. — Им только дай добраться до королевской казны.

Тому бы в драку, да кто ж против Сайнайса пойдет? Не успеешь охнуть, как ни одной целой кости не останется.

Лайхину пришлось только зубами скрипеть.

— Хватит! — рыкнул Мэй. — Мне надоело.

Ему и в самом деле надоела эта игра. Детская хитрость Высоких Лордов заслуживала только насмешки. Но смеяться Рыжий не торопился. Виданное ли дело, чтобы Сайнайс и Волчара со свитой без всякого словесного сопротивления легко поклонились и поспешили ретироваться? Словно Мэй уже одел венец.

Мэйтианн застыл на месте, потрясенный и совершенно сбитый с толку.

«Что же это получается? Вхожу в роль?» — подумалось ему. — «Получается, если все вокруг скажут тебе тысячу раз: „Мой государь“, то начинаешь верить в свое величие?» Мэю всегда казалось, что королем должен быть особенный человек, обладающий мощным и гибким умом, обостренным чувством справедливости, но не жестокий, дипломатичный, но не лжец. К тому же иметь авторитет у подданных и военный талант. А себя таковым Рыжий не считал. Нет, разумеется, заслуги имелись и немалые, особенно в том, что касается ратных подвигов. Но, боги, как же это мало!