Алиса Дорн - Рози и тамариск

— Для друзей просто Поппи, — леди Мерц улыбнулась, видимо, довольная увиденным, и протянула мне руку для поцелуя. — Однако пойдемте, нас уже заждались!

— А вы ей понравились, — шепотом заметила леди Эвелин, пока ее подруга отвлеклась по пути, встретив еще одну группу знакомых.

Я обернулся: в серых глазах плясали озорные искорки.

— Это плохо?

— Отчего же? Только будьте осторожнее, доктор, иначе вам придется переживать уже о своем сердце. Поппи, она… как это говорят? — леди Эвелин замялась в поисках нужного слова. — Поматросит и бросит?

Чередой залов леди Амарантин провела нас к компании, состоявшей из молодых мужчин, небрежность во внешности которых была достигнута столь же тщательным образом, что и, стараниями леди Эвелин, в моей, и нескольких ультрасовременных девушек — короткие, расшитые бисером платья, обрезанные у подбородка волосы, нитка жемчуга на плоской груди и густо подведенные глаза, как по журналу мод.

— Наконец-то наша пропажа нашлась! — возвестила Поппи. — Для тех, кто ее еще не видел, знакомьтесь: это Эви Гринберг, наша самая богатая невеста (Дэнни, это я специально для тебя говорю!), и Роберт Альтманн, ее друг из далеких колоний. Что же касается этих оболтусов, то это мой брат Теобальд, — она любовно потрепала его по щеке.

— Наслышан, — я пожал руку нынешнему барону Мерцу, чье имя действительно было мне известно в связи с одним из расследований Эйзенхарта.

— Рядом с ним Васили Кормакофф…

Высокий, интеллигентного вида блондин в модных очках улыбнулся, отвечая на мое рукопожатие.

— Просто Бэзил, — предложил он. — Боюсь, наши имена бывают сложны для произношения.

Как истинный сын Гардарики, он говорил без акцента, но с той чрезмерной правильностью, присущей исключительно иностранцам.

— Васили звезда современной поэзии, — продолжила Поппи и вздохнула, — но, ты только не обижайся, коктейли ты делаешь гораздо лучше. Вот где настоящий талант!

— И сорок градусов алкоголя, — пробормотал рядом со мной мужчина, отмеченный Ястребом. — Поппи, ты просто ничего не смыслишь в искусстве.

— В кои веки я вынуждена с тобой согласиться, Лен, — усмехнулась моя спутница. — Привет. Никогда не думала, что скажу это, но приятно увидеть знакомое лицо здесь, пусть даже оно и твое.

— Комплимент! От тебя! — осклабился он. — Это что-то новое. Как поживаешь, Эвелин? Как траур?

Леди Эвелин тихо пробурчала что-то нецензурное.

— Леонард Мартин, — как ни в чем ни бывало представился Ястреб. — Как вы поняли, мы с вашей подругой старые знакомые. А это — Александр Грей и дон Мариано Людовико Фиеретти, хотя я и сомневаюсь, что это его настоящее имя.

Еще один из Птичьего рода — к которому принадлежала наибольшая часть собравшихся, — атташе по культуре и королевский бастард бросил на меня один краткий взгляд и равнодушно отвернулся, продолжая разговор с низкорослым брюнетом в оперном фраке. Если его как-то и заинтересовала моя персона, то он ничем это не показал — в отличие от остальных.

— Значит, вы приехали из колоний? — спросил Леонард. — Откуда, если не секрет?

— Отовсюду понемногу, — отшутился я. — Но в последнее время я был в Габеноре.

— В самом деле? В таком случае, может быть, вы знаете лорда Стонингема? Он служит губернатором в…

— Агонге. Да, разумеется.

— Как они с супругой? — не отставал от меня Ястреб. — И их очаровательная дочка…

Я знал, что он пытается сделать: проверить, кто я такой, что из себя представляю, как — и, главное, зачем — пришел к ним сегодня. К счастью, поймать меня ему не удалось.

— Дочки, вы хотели сказать, — поправил я его. — Леди Эдит родила незадолго до Кануна года, Фил был вне себя от счастья.

— Да, конечно… Я уже и забыл, как посылал ему поздравления.

Криво усмехнувшись и признавая свое поражение, Ястреб отошел в сторону, однако его место заняли другие.

— Колонии… Как интересно! — хлопнула ресницами одна из девушек с каре. — Но что же вы теперь делаете в Гетценбурге?

На этот вопрос я при всем желании не мог дать ответ. Изначально я приехал сюда по приглашению родственников (о чем тут явно не стоило вспоминать, дабы избежать расспросов о семействе Эйзенхартов и не привлечь ненужного внимания), а остался здесь… сложно сказать, почему. Сперва мне было все равно, где находиться. Единственным местом, мне не подходившим, была столица: увы, состояние моего банковского счета не подходило для цен метрополии. В Марчестер, домой, меня тоже не тянуло. Там не было ничего, ни условий, пригодных для жилья, ни каких-либо светлых воспоминаний, чтобы я решил сесть на поезд до вересковых пустошей. Если бы не письмо леди Эйзенхарт, я бы, вероятнее всего, бесцельно скитался бы по провинции в ожидании комиссии в Керфийской крепости. Собственно, так я и собирался поступить, проведя пару недель в Гетценбурге. А в итоге так и остался здесь… Почему?

— Сам не знаю, — честно признался я.

Ответ мой, судя по всему, оказался правильным, потому что вызвал смех (похоже, слушатели решили, что я пытаюсь быть остроумным) и воодушевленное требование за это выпить.

Воспользовавшись передышкой, я подал бокал шампанского леди Эвелин и попытался примкнуть к кружку, образовавшемуся вокруг мистера Грея. Спустя полчаса я был вынужден признать свое поражение: пару раз мне удалось ввернуть несколько фраз, особенно когда речь зашла о раскопках профессора Дэниэля в Джизехе, однако мистер Грей стойко продолжал меня игнорировать. Спустя час я уже начал мысленно проклинать Эйзенхарта. Существует причина, по которой Змеи могут быть врачами, учеными, даже тайными убийцами — но никогда шпионами. Мы прямолинейны, буквальны и не склонны хитростью и интригами выманивать информацию у противника. Не потому что мы обладаем какими-то выдающимися этическими принципами и не действуем из-под полы, а потому что скверного характера, доставшегося от патрона, обычно хватает лишь на короткие агрессивные выпады, а не на многоходовки. Короче говоря, я страдал. Если бы мне нужно было тихо убить мистера Грея, это не представило бы сложности: случайно задеть его плечом или передать ему стакан с виски, нет ничего проще. Но заставить его обратить на меня внимание и перевести разговор на нужную тему…

В конце концов, я настолько смирился с провалом, что даже не заметил, как Грей сам ко мне обратился.

— Прошу прощения? — удивленно переспросил я.

— Я спросил, будете ли вы против, если я приглашу на танец вашу спутницу.

Фотография не передавала в полной мере его взгляд. Такое ощущение, словно темные глаза сдирали кожу и вскрывали кости, тщательно анализируя все увиденное. Я поежился.