Виктор Власов - Последний рассвет

На скользких камнях горного ручейка третьи тренировали равновесие, но течение оказывалось настолько сильным, что они без конца соскальзывали, падали в воду.

Шиничиро давно присоединился к тем подопечным Йиро, кто карабкался по стене — изображал усердного ученика, пытающегося преодолеть нежелание тренироваться на солнце, — раскручивал «кошку» за «хвост» и забрасывал как можно выше. Но крючковатая железяка соскальзывала.

— Что с вами делать, если не дурачиться?! — думал он.

На площадке, истоптанной, запятнанной кровью, не приходило в голову юноше никаких ярких строк, чтобы слагать прекрасное стихотворение. В резких выкриках помощников мастеров, шорохах обуви и шелесте одежды учеников, в глухих ударах, стуке, лязге оружия — музыка мира точно пропадала. Вызывающая блаженный трепет, небывалый интерес и сильное желание творить, она требовалась юноше, как воздух и вода, как соль; без вдохновения, приходящего свыше, Шиничиро не мог упражняться, хоть заколоти бамбуком до смерти. Как жаль, что бива нельзя брать на тренировки, её музыка воодушевила бы не только самого юношу, но и других, нуждающихся в наитии.

— Опоздал, Шини-кун? Скоро палка треснет на твоей спине!

— Ты, явно, только из кухни, лентяй, а Йиро покрывает.

К нему, сыну мастера, не всегда относились доброжелательно. Чуть свет, начиналась тренировка, а Шини часто появлялся позже или приходил последним изо дня в день, и такая его привычка воспринималась окружающими как пренебрежение, неуважение к учителю. Иногда опаздывал намного. Думал, что опоздание — привилегия, которой обладал только он. Мастер, конечно, наказывал бамбуком, заставлял бегать круги с тяжёлыми камнями подмышками, отжиматься на мелководье реки.

— Анта, кто тебя так отделал?

Трое прилежных учеников никак не могли свыкнуться с мыслью, что кто-то воспринимал тренировку несерьёзно, считал необязательной.

— Кто вас троих просто бы сломал! — фыркнул Шиничиро.

— Шиничиро, перестань, а то снова завяжется драка. Не слушай их. Они пытаются тебя рассердить. — Морико нежно коснулась его плеча. Она прекрасно метала сюрикэны, и явно симпатизировала сыну мастера. Стройная, с тихим приятным голосом, ласково улыбаясь, девушка глядела на Шини. Морико всячески подбадривала юношу, пыталась оградить, но тот будто не слышал, и вечно поступал наоборот. Оскорбления и насмешки задевали его за живое, но он держался так, что прочим казалось: их упрёки ему — не больше, чем стрёкот кузнечиков и перекликание чёрных дроздов на изгородях.

— Опаздывать нельзя слабакам, вроде вас! — усмехнулся Шиничиро. И демонстративно растянув шнур «кошки» на вытянутых руках, плюнул на штанину крайнего нарывавшегося.

— Дай ему, Монтаро! — как-то нерешительно предложил Маса.

Парень сорвался с места, занеся кулак для удара, Шини нагнулся, и, подцепив шнуром ноги, дёрнул. Тот свалился плашмя. Двое других решили вместе проучить юношу, но Йиро, перегородив им путь, пригрозил отправкой в свинарник, мол, давно никто не чистил. Поднявшись, Монтаро шмыгал носом, вытирая кровь. Бросив злой взгляд через плечо, пошёл к бочке с водой.

Мериться силами без команды мастера строжайше запрещалось, не совладавший с гневом — сходит с Пути Воина. Возвращать таких следовало немедленно. Бамбуковой палкой.

Благо, отец не увидел…

Выйдя в светло-синем кимоно и широких штанах, мастер Шуинсай позвал учеников рассаживаться на энгава. Начался большой пятичасовой перерыв, в который из подсобного помещения дома Зотайдо выставлялись огромные подносы с нигири и чашками густого супа из перепелиных яиц и соба.

В минуты отдыха и насыщения ученики слушали вдохновляющие речи, интересные истории мастера. Они расположились под крышей веранды, утонувшей в тени сада, на больших циновках. Медленно лакомясь долгожданным обедом, ребятня внимала таинственно-тихому, ровному, как морская гладь, голосу Шуинсая.

Теории, равно как и практики, на тренировках в додзё Ампаруа — достаточно. Ценность философии любого искусства боя — в преодолении человеческих слабостей. Ежедневные тренировки воспитывали терпение, закаляли характер, приучали к боли, к преодолению усталости. Они позволяли справиться с трудностями и в жизни, делая человека «несгибаемым перед невзгодами». Слушая мастера Шуинсая, можно было позволить себе удивительную вещь, которую не разрешал Лао. Обычно в первых рядах учеников собирались те, кто любил задавать вопросы или спорить. Там находился и Шиничиро.

— Для мастера главное — техника! — предположил он, когда Шуинсай начал о ней говорить. — И для учеников тоже.

— Вместе с ловкостью и силой, — резонно поправил Йиро, доев рисовый колобок. Он поднял голову и слегка улыбнулся в надежде на похвалу мастера — учитель часто хвалил своего помощника.

— Замолчи, не умничай, — прошипел Шиничиро, попытавшись рукой достать того через спины двух рядом сидящих. Морико легонько шлёпнула пальцами по губам и задержала руку. — Получишь!

Шуинсай, скинув с лица привычную строгость, осклабился, покачал пальцем.

— Дух воина един с Небом и Землёй. Прежде чем пойти путём Неба, надо пройти по пути Земли — научиться элементарному, базовой технике. Так, прежде чем стать гениальным художником, надо научиться держать в руках кисть, рисуя чаши и вазы. Дальше — больше, под наблюдением, конечно, мастера. И лишь затем вам позволительно идти по пути Неба — творить. Главное же для мастера — не техника, техникой он уже по определению владеет в совершенстве, а Дух — внутреннее состояние, вера в свою правоту, в реальность замысла… Вы меня понимаете, дети?

— Не лезь, коль не знаешь! — приметил Шиничиро, ехидно глядя в лицо нахмурившегося Йиро.

— Сейчас напомню, что тебе полагается за утреннее, — зло бросил тот. Шини надулся, притих.

Морико тоже, заглядывая в недовольное лицо Шиничиро, беззвучно, но выразительно призывала заткнуться.

— Искусство джиу-джитсу возникло неспроста: самураи всегда выходят в доспехах, и вынуждены бороться, ловя момент, чтобы ударить кинжалом в незащищённое место. Вы преподаёте удары. Как пробить доспех или сломать бревно голой рукой? — спросил кто-то взрослый на задних рядах из группы Чонг-Ву.

— Нравятся фокусы? Тогда научитесь использовать энергию жизни, и вы голыми руками пробьёте самурайский доспех, прочные доски, и даже камни замковых стен, — лицо мастера было нестрогим, добрым.

— Энергия жизни слаба, — заявил тот же голос. — Твёрдое и крепкое умирает, мягкое и слабое живёт… — так гласит теория. — Но в бою трудно сохранять бесстрастность и не поддаться гневу или страху! Это мешает — победив одного врага, нельзя мгновенно переключить внимание, чтобы отразить выпад другого!