Наталия Мазова - Свита Мертвого бога

Из одного прохода тонко и приторно повеяло чем-то, похожим на духи Ломенархик. Подойдя ближе, Джарвис увидел, что стены и потолок этого коридора сплошь оплетены вьющимися растениями с темными глянцевыми листьями. Цветы – фарфоровые колокольчики, тонкие чашечки с бледными зубчатыми краями. Ближе к донышку внутренние стенки чашечек становились розовыми, а на самом донышке каждого цветка словно посверкивала капля крови. Джарвис наклонился ниже, желая вдохнуть аромат растения. В следующую секунду лепестки нежно скользнули по его губам, и принц ощутил, что его целуют. Что-то ткнулось в губы, пытаясь раздвинуть их, как это делает ласкающий язык… Джарвис отпрянул с легкой гадливостью, быстро облизнул губы и ощутил на них соленый привкус крови. Алый, кровавого цвета, пестик быстро уползал назад в чашечку цветка, а розоватый оттенок на стенках вроде бы стал чуть ярче. Отойдя на несколько шагов от этой мерзости, Джарвис не выдержал, невольно обернулся – и увидел, как гибкая плеть с цветами и глянцевыми листьями пытается ползти за ним следом, словно змея. Принц выругался и ускорил шаги.

Неожиданно откуда-то донесся отдаленный гул голосов и отзвуки музыки. Завернув за очередной угол, Джарвис увидел отблеск обычного, золотого пламени, падающий на темно-багровые в блестках стены. Там, впереди, явно кто-то был… Еще немного – и нескончаемый коридор, как река в море, влился в огромный зал. Лепесток сиреневого огня в ладони принца несколько раз дрогнул и погас. Джарвис остановился у самого входа, вжимаясь боком в стену, и удивленно огляделся, пытаясь понять, куда же его наконец вынесло.

Зал был озарен множеством свечей, пламя которых отражалось в черном полированном мраморе стен, но все равно казался погруженным в полумрак. Высокий потолок, каскадами уходя вверх, терялся в темно-туманной полумгле. Стены и галереи были увешаны серебряными драпировками, в нишах стояли причудливые статуи или огромные, в человеческий рост, вазы с редкими цветами. В воздухе витал сладковатый, слегка дурманящий аромат, словно здесь жгли благовония… или что-нибудь покрепче. А по залу в звуках тягучей чарующей мелодии кружились… люди, сородичи Джарвиса, демоны? Кем были эти существа?

Происходящее походило на какой-то странный карнавал. Все, и женщины, и мужчины, были одеты в вычурные наряды самого немыслимого цвета и покроя, но одинаково яркие и усыпанные блестками – на грани безвкусия, а временами и перебираясь за нее. И ни одного открытого лица – каждое закрыто если не маской, то вуалью или хотя бы плотным слоем грима. Джарвис попытался разглядывать детали и подробности, но сразу понял, что танцующие фигуры в поле его зрения меняются слишком быстро. Желающий как следует рассмотреть это действо должен был сам войти в зал и смешаться с толпой. Но Джарвиса удерживало чувство неловкости, смешанной с брезгливостью – неожиданно сходное с отвращением, вызванным целующими цветами-кровососами.

Некоторое время неловкость боролась в нем с любопытством, но в конце концов любопытство победило – Джарвис, зачем-то нервно тронув эфес Зеркала, шагнул из темноты в пестроту, блеск и кружение.

Принц обошел зал по периметру, не решаясь ступить в самую гущу народа. Избегая встречаться глазами с кем бы то ни было, он рассматривал существа в масках. И вдруг, скользнув по себе мимолетным взглядом, Джарвис осознал, что его одежда тоже изменилась. В замешательстве он остановился у массивной черной колонны и бросил взгляд в полированный мрамор, отражавший все не хуже зеркала.

Вместо привычного черного, на котором не видна дорожная грязь – белое, каноничное меналийское белое с головы до ног… Рубашка навыпуск, со сложно присобранными на вайлэзский лад рукавами, и узкие штаны – льдисто-блестящий атлас; камзол без рукавов и застежки, распахнутый и прихваченный поясом, и высокие сапоги – тонкая белая кожа; сверху – невесомый белый плащ. Меч покоился в белых эмалевых ножнах, серебряный пояс капельками крови усыпали мелкие рубины. Такой же рубин, только гораздо крупнее, пылал в охватившем голову тонком серебряном венце, отсвет его придавал глазам пурпурный оттенок герийского аметиста. При этом зажим, стягивавший волосы на затылке, исчез без следа – отросшие пряди рассыпались по плечам и спине, облаком легли вокруг лица, оставшегося открытым. Джарвис невольно подумал, что в этом снежном обрамлении его внешность не может не казаться простым смертным еще более странной и пугающей… Так он не одевался даже дома, где изощренность считалась условием хорошего тона!

Снова, еще острее, принца обожгло ощущением, что это место дразнит его, играет, как кот с мышью, неслышно смеясь в черную мохнатую лапу (интересно, какой длины могут быть когти на этой лапе?) Не зная, как отнестись к неожиданной перемене, Джарвис прислонился спиной к колонне и продолжил наблюдение за странным залом с этой позиции.

Похоже, бал то ли начинался, то ли уже шел к концу – не было того блеска и шума, что сопровождает любое веселье в самом разгаре. Все словно ждали чего-то, причем сами толком не зная, чего ждут. Многие не танцевали, а прогуливались меж колонн и по галереям – по двое, реже по трое, редко-редко группками по четыре человека – но ни один не пребывал в одиночестве. Несколько раз пары проскальзывали мимо Джарвиса в коридор, из которого он пришел. При этом никто не обращал на принца ни малейшего внимания – взгляды скользили по нему, не задерживаясь, словно он был пустым местом. Хотя не исключено, что этот эффект создавала неподвижность масок…

Разные маски вызывали у принца разные ощущения. Звериные головы на плечах людей пугали тем, что будили полузабытые неприятные воспоминания – то ли о росписях на стенах древних гробниц Анатаормины, то ли о видениях священного сна, в котором он провел два года… В масках из перьев, оставлявших открытыми нижнюю часть лица, наоборот, было что-то притягательное – может быть, оттого, что носили их в основном женщины. А вот от тонких прекрасных неподвижных лиц из золота и серебра веяло необъяснимой, завораживающей жутью, сходной с той, какую рождает свет ущербной луны в огромной пустой комнате…

Постепенно по трудноуловимым признакам, в основном по манере двигаться, Джарвис начал понимать, что большинство в этом зале – простые смертные. Большинство – но не все! Здесь явно были и такие же долгоживущие, как он сам, и совсем странные создания.

А музыка все плыла, кружила над залом, и ее сочетание с дразнящим ароматом не то цветов, не то незримых курильниц затягивало в состояние меж сном и явью, когда глаза души повернуты внутрь, в глубины сознания. Джарвису чудилось, что его потаенные, плохо осознаваемые желания потихоньку вплетаются в узор чужих прихотей, помогая лепить здешние образы. И все это по-прежнему было приправлено жгучей смесью страха, отвращения и любопытства.