Джо Аберкромби - Красная Страна

Коска пожал плечами.

— Хорошая вещь на полдник определенно хороша и на завтрак.

— Если только это не плохая вещь, — проскрежетал Лорсен.

Коска беспечно глотнул еще и громко причмокнул губами.

— Хотя, было бы лучше, если б вы не упоминали об этом Темплу. Он волнуется, благослови его бог. Думает обо мне почти как об отце. Знаете, он пребывал в состоянии крайней нужды, когда я наткнулся на него…

— Очаровательно, — отрезал Лорсен. — Приготовьте людей.

— Сейчас же, Инквизитор. — Почтенный наемник закрутил крышку — плотно, словно решил никогда ее больше не откручивать — затем начал, очень чопорно и немного гордо, плавно спускаться с холма.

Он создавал впечатление омерзительного человека, и грубая рука времени ничуть его не улучшила: неописуемо тщеславный, заслуживающий доверия, как скорпион, и абсолютно не знакомый с моралью. Но спустя несколько дней с Компанией Милосердной Руки Инквизитор Лорсен с сожалением пришел к выводу, что Коска, или Старик, как его нежно называли, возможно достойнейший среди них. Его прямые подчиненные были и того хуже. Капитан Брачио был подлым Стирийцем с постоянно слезящимся от старой раны глазом. Он был прекрасным наездником, но жирным как дом, и превратившим самозабвенную праздность в религию. Капитан Джубаир, громадный чернокожий Кантик, был его противоположностью, и превратил религию в самозабвенное безумие. Шел слух, что он бывший раб, некогда дравшийся на арене. Хотя сейчас это и не ощущалось, но Лорсен подозревал, что некая часть арены осталась внутри него. Капитан Димбик был по крайней мере человеком Союза, но изгнанным из армии за некомпетентность и длинный язык, и обижался на тех, кто хотел задеть его потертую перевязь — напоминание о прошлых победах. Лысея, он отрастил длинные волосы, и вместо того чтобы просто быть лысым, он теперь выглядел и лысым и глупым.

Насколько Лорсен мог сказать, ни один из них не верил ни во что, кроме собственной выгоды. Вопреки привязанности Коски, юрист, Темпл, был худшим из команды, зашкаливающее себялюбивым, жадным и считающим закулисные интриги за добродетель, человеком столь скользким, что мог бы работать смазкой для колес. Лорсен содрогнулся, глядя на прочие лица, толпившиеся вокруг огромного укрепленного фургона Наставника Пайка: жалкие отбросы всех рас и помесей, покрытые всевозможными шрамами, больные, бесчестные, все злобно глядящие в ожидании грабежа и насилия.

Но и подлые средства можно положить на праведные замыслы и достигать с их помощью возвышенных целей, не так ли? Он надеялся, это оправдается. Повстанец Контус прятался где-то в этой заброшенной земле, скрываясь и составляя планы новых мятежей и резни. Его следовало выкорчевать, несмотря на цену. Из него следовало сделать пример, чтобы Лорсен мог пожать всю славу от его поимки. Он последний раз взглянул через очки на Сквердил — все еще бесшумный — прежде чем убрать их и начать спуск со склона.

Темпл приглушенно говорил с Коской внизу, жалобная нотка в его голосе особенно раздражала.

— Могли бы мы, возможно… поговорить с горожанами?

— Мы поговорим, — сказал Коска. — Сразу, как только обеспечим фураж.

— Вы имеете в виду, ограбим их.

Коска похлопал Темпла по руке.

— Юристы! Вы смотрите в самую суть!

— Должен быть лучший путь…

— Я потратил свою жизнь на его поиски, и поиски привели меня сюда. Мы подписали контракт, Темпл, как тебе прекрасно известно, и Инквизитор Лорсен желает, чтобы мы исполнили свою часть сделки, так, Инквизитор?

— Я буду на этом настаивать, — проскрежетал Лорсен ядовито глядя на Темпла.

— Если ты хотел избежать кровопролития, — сказал Коска, — тебе действительно следовало высказаться заранее.

Юрист моргнул.

— Я так и сделал.

Старик воздел беспомощные кисти, указывая на наемников, которые вооружались, садились на лошадей, пили и всячески готовили себя к насилию. — Не достаточно красноречиво, очевидно. Сколько у нас людей, готовых для боя?

— Четыреста тридцать два, — тотчас сказал Дружелюбный. Безшеий сержант имел, по мнению Лорсена, две поразительные особенности: молчаливую угрозу и числа. — Помимо шестидесяти четырех, которые предпочли не присоединяться к операции, с тех пор, как мы вышли из Малковы, сбежали одиннадцать дезертиров и пятеро заболели.

Коска отмахнулся:

— Некоторая убыль неизбежна. Чем меньше нас, тем больше слава каждого, не так ли, Сворбрек?

Писатель, курьезный каприз в этой операции, выглядел как угодно, только не убежденно. — Я… полагаю.

— Славу сложно посчитать, — сказал Дружелюбный.

— Совершенно верно, — посетовал Коска. — Как честь, и добродетель и все прочие желанные непостижимости. Но чем нас меньше, тем и доля добычи выше.

— Добычу можно посчитать.

— И взвесить, и почувствовать, и выставить на свет, — сказал капитан Брачио, мягко потирая свой вместительный живот.

— Разумное расширение довода, — Коска завернул вощеные кончики усов, — может быть все эти высокие идеалы целого мира не стоят ломаного гроша.

Лорсен содрогнулся от сильнейшего омерзения.

— В таком мире я бы жизни не вынес.

Старик ухмыльнулся.

— И все-таки вы тут. Джубаир на месте?

— Скоро, — проворчал Брачио. — Мы ждем его сигнала.

Лорсен вдохнул сквозь сжатые зубы. Толпа безумцев, ждущих сигнала самого безумного.

— Еще не поздно, — Сафин говорил тихо, чтобы не услышали остальные. — Мы можем остановить это.

— Зачем? — Джубаир обнажил меч, увидел страх в глазах Сафина, и почувствовал жалость и презрение к нему. Страх рождался из высокомерия. Из убеждения, что не все совершается по воле Бога, и может быть изменено. Но ничего нельзя изменить. Джубаир принял это много лет назад. С тех пор он и страх стали полностью неведомы друг другу.

— Это то, чего хочет Бог, — сказал он.

Большинство отказываются видеть правду. Сафин уставился на него, словно он был психом. — Зачем Богу желать наказывать невинных?

— О невинности не тебе судить. Как не дано человеку понять замысел Бога. Если Он хочет кого-то спасти, Ему нужно лишь отвести мой меч в сторону.

Сафин медленно тряхнул головой. — Если это твой Бог, я в него не верю.

— Что за Богом был бы Он, если бы твоя вера могла создать хоть ничтожную разницу? Или моя, или чья угодно? — Джубаир поднял клинок, и пятнистый солнечный свет осветил длинное прямое лезвие, сверкая во множестве зарубок и засечек. — Не верь в этот меч, но он все равно тебя зарубит. Он Бог. Мы все идем Его путями, не взирая ни на что.