Любовь против (не)любви (СИ) - Кальк Салма

Но судя по тому, как муж тела радостно смеялся с кем-то из своих людей, всё было в пределах нормы. Если бы настоящая Кэт была искусной наездницей, то разницу заметили бы все. Наверное, она тоже сидела в седле чуть получше мешка с картошкой.

Так выехали по тропе из леса и выбрались на открытое пространство. Что-то вроде поля, конечно же — в снегу, и Катерина сразу же зажмурилась от того, как ярко засверкал этот снег на солнце. Денёк, правду сказать, был отличный — тёплый, солнечный, когда зимой такие выпадали и Катерина была свободна — то она брала детей, а потом внуков, и шла с ними гулять. Тут же они просто ехали себе по дороге, на которой виднелись следы колёс — наверное, тележных, а потом муженёк и вовсе ускакал вперёд с кем-то из своих. Впрочем, вокруг Катерины всё время оставались четверо, двое впереди, и двое сзади. Не то почётный караул, не то стражники.

Замок появился достаточно скоро — на холме, за полем. Как на картинке в учебнике — мощные стены, высокие башни. И чем ближе подъезжала к нему Катерина, тем суровее он выглядел — каменная глыба, да и только. В него попробуй попади, и потом ещё попробуй из него выберись.

Их отряд приветствовали с галереи наверху стены, и ещё — стражники в открытых воротах. Когда проезжали те самые ворота, Катерина подняла голову и увидела зубчатую снизу решётку. Воображение тут же нарисовало картинку из фильма — как где-то ломается крепление и эта решётка валится вниз вот прямо сейчас — ей по голове. Она зажмурилась… а конь тем временем вошёл во внутренний двор.

Катерина не имела представления, как спускаются с коня. В кино с них спрыгивали, в жизни, кажется, тоже. А тут как? Она ж свои тонкие ноги себе переломает!

Но оказалось — всё предусмотрено. К ней подошёл муж, который как раз спрыгнул, и кивнул кому-то, чтобы его коня увели. А сам просто снял её с седла и поставил на ноги.

Тут только Катерина поняла, что сидела в таком напряжении, от которого затекло всё тело. И принялась их аккуратно разминать. А из открытой двери в ближайшей части здания тем временем к ним шли люди. И первым шёл как раз хозяин, если верить зеркалу Мэгвин — высокий, мощный, страшный. Плечи Катерины всё равно что сами опустились, а взгляд упёрся в мелкую гальку под ногами, которой был отсыпан внутренний двор.

— Что, ожила? — неласково спросил хозяин.

От звуков этого голоса тело съёжилось, как от удара. Что, снова та самая телесная память? Катерину это так разозлило, что она чуть было не подпрыгнула на месте и не топнула ногой.

Плечи распрямились с усилием, и с таким же — поднялась голова.

— Приветствую вас, милорд, — или как там ещё надо сказать?

Местному этикету её никто не учил, не успел. И наверное, она сделала что-то не так, потому что изумление лорда она ощутила без труда. Именно ощутила, и именно изумление. Вообще Катерине и раньше доводилось понимать, кто что имеет в виду, и обычно она оказывалась права, но здесь её всё равно что по голове ударило — она понимает невысказанное!

— Ну, ну, — кивнул он, оглядел Катерину с ног до головы и пошёл куда-то по двору.

Оказалось, что за его спиной стояла пухленькая девушка в чепце — её Катерина тоже видела в зеркале. Грейс, её зовут Грейс, ей можно доверять. Отлично.

— Миледи, как хорошо, что вы вернулись! — она подбежала и принялась целовать Катерине руки — вот ещё только не хватало!

— Да, Грейс, я вернулась, — кивнула Катерина. — Пойдём отсюда, хорошо? Только где-то тут были вещи…

— Фил, балбес, куда ты повёл коня миледи, там её вещи! — звонкий голос разнёсся по всему двору.

И тут же двор заполнился самыми разными звуками — хрустом, топотом, звоном, разговорами. Что это было? Все они молчали, когда отряд въехал во двор? И ждали, что будет? А что могло быть?

Грейс получила свёрток и, прижимая его к груди, со счастливой улыбкой сказала:

— Идёмте, миледи!

Муж уже где-то потерялся, но у него, наверное, какие-то дела? Будет надо — найдётся, подумала Катерина, следуя за Грейс внутрь каменного монстра.

Суровый пустой коридор был очень тёмным — никаких окошек, только изредка — плошки, в которых что-то горело. Горело с чадом и запахом. Катерине не понравилось, она щёлкнула пальцами — и ура, появился светящийся шарик. Он поплыл впереди неё, и стало ощутимо светлее.

— Миледи, — изумлённо выдохнула Грейс. — Как это вам удалось?

— Госпожа Мэгвин сказала, что я всегда это умела, — пожала плечами Катерина.

— Но ведь господин Бервик никак не мог добиться от вас ничего подобного!

— Значит, госпожа Мэгвин лучше умеет объяснять, да и только, — Катерина понятия не имела ни о каком господине Бервике, но о преподавании знала всё.

Тем временем они добрались до винтовой лестницы — видимо, в башне — и стали подниматься наверх. Поднимались довольно долго — несколько оборотов, потом выбрались ещё в один коридор, тоже тёмный.

Дверь оказалась совсем рядом — в нескольких шагах. И открылась в довольно-таки светлую комнату — с большим окном, и в нём стояло настоящее стекло.

Пара сундуков, стол у окна, лавки со спинками, на столе корзинка с какими-то нитками — вышивка, что ли? На стенах — гобелены. В стене справа — дверь, видимо, там спальня, потому что виднеется кровать с балдахином.

— Как же хорошо, что с вами всё в порядке, миледи, слава господу, — Грейс чуть не плакала, вот ещё!

— Что такое, Грейс? Почему ты плачешь? Почему все так странно на меня смотрят?

— Так ведь все думали, что вас уже в живых нет!

— Уже ведь думали вас отпевать! Миледи Маргарет так и сказала утром отцу Мэтью — что нужно провести заупокойную службу! А тот покачал головой — пусть, мол, милорд Роберт подтвердит, тогда да, и милорд Грегори. А милорд Грегори сказал, что самолично вас видел, хоть вы и были вроде как не в себе, вот. Это правда? Он вас видел?

— Мне госпожа Мэгвин говорила, что он приходил, — кивнула Катерина. — Знаешь, Грейс, со мной всё хорошо, но — я ничего не помню. Я помню себя только с того момента, как очнулась в доме госпожи Мэгвин, понимаешь? Я знаю, что ты — Грейс, и что мы с тобой давно вместе, да и всё.

— Точно, давно, вам было пять лет, а мне семь, когда ваша матушка, миледи Гвен, мне вас доверила, — закивала девушка.

Была она сероглаза, из-под чепца топорщились завитки белокурых волос, на круглом лице написано участие и сочувствие. Да и не только на лице, она в самом деле всё это испытывала — поняла Катерина.

— А милорд Роберт? Его вы вспомнили?

— Да, как и тебя. Знаю, что это он, и что он — близкий мне человек, и всё. Скажи, ты поможешь? — Катерина глянула на Грейс испытующе.

— Да как же вам, миледи, не помочь! Всё-всё расскажу! Ведь миледи Маргарет сегодня уже сказала, что раз вас нет, то и я пусть убираюсь из замка на все четыре стороны, а куда же я пойду? А если вдруг вы каким-то чудом найдётесь, то подыскать камеристку — дело недолгое.

— Никуда ты не пойдёшь, тут даже и говорить не о чем, — нахмурилась Катерина. — А чтобы мне проще было говорить в твою защиту, рассказывай всё. С самого начала. Как мы встретились — и дальше.

Грейс всхлипнула и принялась рассказывать. Оказалось, что и впрямь девушки росли вместе — дочь управляющего была сочтена пригодной для того, чтобы сопровождать в жизни госпожу. Поэтому они и учились тоже вместе — грамоте, языкам — Грейс говорила по-франкийски, по-арагонски — нет, и местный вариант латыни одолела с трудом. Но умела танцевать, аккомпанировала госпоже, когда та пела, и подпевала сама. Знала всё о местной одежде, сама умела шить и вышивать — впрочем, как и госпожа.

Знание о том, что тело было не таким и неучёным по местным меркам, обрушилось прямо на голову, и с одной стороны, порадовало, а с другой — напугало. Ведь Катерина-то ничего этого не знает! Какая музыка, какое рукоделье! Шить она, конечно, шила, в девяностые без этого было трудно. Умела вязать — по схеме, ну и простое — носки, варежки, шапки, шарфы. Никакой вышивки в её жизни не случилось, не до того было, а в последний год Наталья предлагала попробовать вышивать крестом по схеме — мелкой моторики ради — но Катерина так и не приохотилась. Может быть, как-то удастся обойтись?