Рассказы об Алой - Анна Поршнева
Алая изобрела мыльный пузырь.
19. И нечего ответить…
"Эх, – думала Алая, – дать бы тебе спертым воздухом под дых, чтоб согнулась в три погибели, да дюжину дюжин лезвий в рот, чтоб блевала ими полчаса и в лохмотья изрезала губы! Полведра вишневых косточек тебе в желудок, и чтоб все проросли, да не враз, а по отдельности, и живот покрылся зеленой порослью еще до того, как ты сойдешь в могилу! Головную боль тебе в мозжечок и в виски, чтоб одновременно и распирала голову и сдавливала виски, и чесалась в затылке и кровь чтоб носом хотела пойти, да все никак не прорывалась! Или вот еще…" – продолжала перебирать про себя она самые утонченные казни, какие могла придумать.
А девушка, занявшая поперек колдуньи последнее свободное место в вагоне метро, легкомысленно потряхивала головой, с которой свешивался проводок наушников и увлеченно печатала кому-то сообщение в мобильнике. Она и не знала, какой опасности избежала. Впрочем, была ли эта опасность? алая в мыслях своих, конечно, – весьма кровожадная особа. Но в реальной жизни, в ее простых житейских перипетиях, встречалась все чаще она с такой ситуацией, когда вроде ее обидели, а вроде и нечего ответить…
Ну, в самом деле, не спускать же на нее по таким пустякам остроухих кошек Хель?
20. Лесной парень
– Красавицы всегда влюбляются в чудовищ, – важно сказала Алая. На самом деле девка, сидевшая перед ней, на красавицу не тянула: тощие коленки и локти, торчащие ключицы, светло-рыжие волосы, розовая от майского жаркого солнца кожа покрыта веснушками… Глаза вот хороши – медово-карие, опушенные золотыми ресницами, не наглые, как то часто бывает у рыжух, но ясные и добрые. "Точно, как у несмышленой телки," – подумала колдунья. Да девка и вправду была телкой: ее угораздило влюбиться в лесного парня.
Правда, отец ее, крепкий серьезный шорник этого не понимал. Он привел дочь к Алой, чтобы узнать, не понесла ли та от своего тщательно скрывающегося дружка. Рыжуха была чиста, как лилия долин, о чем колдунья торжественно объявила пару минут назад. И, когда последовала обиженная реплика шорника:
– Что ж он тогда прячется от нас? -
важно сказала:
– А потому что чудовище. Красавицы всегда влюбляются в чудовищ.
И дура-девка немедленно заплакала в три ручья. "Так тебе и надо! – безмолвно ругала ее Алая, – А то ты не понимала, отчего парень из лесу выходить отказывается, да все в теньке у ручейка с тобой встречается! Все знают – так поступают только лесные дети".
Колдунья встала, открыла сундук, вытащила расшитый крестами и петухами рушник, протянула шорнику:
– Три дня пусть моет лицо на утренней и вечерней заре водой, упавшей с неба, и вытирает лицо этим полотенцем. И в лес больше – ни ногой! А то знаю я этих, лесных парней, приманят девку песнями, заворожат ласковыми словами, околдуют нежными поцелуями. А потом лето придет и ищи его свищи. А девка мается, девка на своего деревенского, да хоть и городского, уже и смотреть не может. Еще бы – тот ведь был такой понимающий, такой родной! А я возись тут! Тьфу!
Шорник понимающе кивнул и принялся отсчитывать из кошеля вознаграждение.
Алая сгребла монеты и ссыпала в глубокий карман фартука:
– Как угомонится, еще столько же принесешь.
Шорник опять кивнул, и потянул дочь за рукав к двери.
Тем же вечером колдунья пробралась к лягушечьей заводи и принялась перевязывать бордовыми и черными ленточками ветви молодого клена, стоявшего почти у самой воды.
– Не угомонишься – пожгу. Не угомонишься – пожгу, – приговаривала она, а разноцветные веточки, точно языки пламени, реяли на ветру.
– Ишь баловник! – пригрозила она напоследок дереву, да и пошла восвояси по лесу хозяйским широким шагом, думая про себя, до чего влюбчивый он, этот древесный молодняк, по весне, когда буйные соки начинают вольно гулять по юным расцветающим телам.
21. Большая чистка
Далеко вокруг славилась Алая за свое умение находить потерянные вещи. Пропадет ли красный нарядный передник у купеческой жены, уронит ли непоседливая девушка дорогое дареное колечко с пальца, потеряет ли малыш любимую игрушку – за любой пропажей можно было прийти к колдунье и получить ее в целости и сохранности. Но только в пятницу.
Даже сам великий маг и целитель Марк Синебровый спрашивал Алую, почему так. Та, как обычно, ответила уклончиво:
– Потому что в четверг у меня банный день.
Маг, конечно, ничего не понял, а между тем в этом-то и заключалась разгадка. В четверг к Алой приходил из лесу отшельник Варфоломей, погреть в баньке свои старые косточки, и колдунья сама, собственноручно, мыла и распутывала его длинные курчавые волосы и бороду, которые за неделю снова спутывались в нечто, весьма напоминавшее (нет, даже не воронье) журавлиное гнездо.
И вот тщательно промывая настоем мыльного корня, разбирая частым гребнем, умащая маслом дикого ореха, и попутно обсуждая непростые дела леса, что находила Алая во всклокоченных волосах Варфоломея? Сперва, на поверхности, обнаруживалась золотая цепочка с подвеской-амулетом, потом берестяной шаркунок – детская забава, серебряная вилочка для груш (за ней наверняка пришлют из какого-нибудь богатого замка), два векселя, один из которых подписан маркграфом, а второй неким Иоганом-копьеносцем (оба вместо подписи скреплены изображением птицы). Затем – голубая вязанная пинетка, кружевной изящный воротник, пара заморских диковин – раковина, превращенная в кубок и стеклянные бусы (редкая роскошь! Тут, пожалуй, пришлют из самого дворца Правителя), изящно свернутое в виде сердца любовное послание (может, никто и искать не будет). Ого! Сапожничья толстая игла с куском дратвы! Маленький глиняный пузырек с еще не засохшими остатками недешевых румян, черепаховый гребешок, пара пуговиц – костяная и деревянная, пряжка от перевязи (ничего особенного, обычная бронза, даже не посеребрённая) и старый черенок от столового ножа.
Фу, вроде все!
А Варфоломей сидит довольный, улыбается лукаво и советует:
– Ты еще поищи, не все нашла, – и точно, на затылке остался колтун размером с голубиное яйцо. Колдунья вздыхает, вновь берется за расческу и через пару минут извлекает что-то
