Никому и никогда - Loafer83
А потом наступил кошмар. Они были в мастерской Айны, девочка показывала деду и им свою новую картину: сплошное голубое поле с белыми и красными полосами, двигавшимися под небольшим углом в разные стороны. Это был полет, так его чувствовала и видела Айна, слушавшая рассказы о птицах с раскрытым ртом, как и все дети в питомнике. Альфира начинала, рисуя птицу, объясняя детям, как сохранять пропорции, как она двигается, а Максим должен был рассказывать, где она живет, что ест, работая слабым справочником по орнитологии. Как же мало они на самом деле знали, и как много было для детей нового и безумно интересного. Все заболели птицами, весь поселок, особенно счастливы были малыши, которым дарили сшитые и связанные игрушки в виде попугаев, воробьев и снегирей, которых любила рисовать Альфира. Игрушки делали Angi и еще несколько девушек из госпритона, тратя свободное время не на частных клиентов или тупой отдых, а на детей.
Максим ощутил тяжелое дыхание позади себя. Обернувшись, он не увидел никого, а Айна стала громче рассказывать о своей картине, или ему так показалось. Воздух поменялся, Альфира ежилась в теплой робе, постоянно озираясь, как и Максим, а дед и Айна будто бы ничего не замечали, сигнал об опасности блокировался в их голове. Он среагировал первым, отбросив Альфиру и Айну к стене, повинуясь животному инстинкту. Дальше все было в кровавом тумане, и с ним, и без него одновременно.
Глыба, похожая на человека, била его, а деда второй киборг раздавил, как перезревший арбуз. Он не успел издать ни одного звука, только отвратительный хруст и чавканье еще недавно живой плоти разорвало тишину мастерской. Альфа не видела, ее очки раздавили каблуками, отвесив для надежности хлестких пощечин. Била женщина-инспектор, она потом будет избивать Максима шлангом на допросе. Айна кричала, звала деда, молила сказать, что с ним, пока инспектор не вырубила ее одним ударом. Максим вырубился раньше, остатками сознания поймав занесенную руку над Айной. Теперь они здесь, все втроем. Он надеялся, что Альфа вместе с Айной в камере, а не в этом колодце. Он ожидал беды, но устал ждать, так и не подготовившись к ней, а можно ли было быть к этому готовым?
Он обошел колодец десять раз и устало сел на пол. Ужасно хотелось есть, спать, чтобы боль стихла хоть на минуту, а еще тревога и тоска за Альфу и Айну, за сестру, которая могла быть в таком же колодце. Раньше он старался не думать об этом, отбросить тревоги от себя, как Альфира, защищенная магией оберега. Малая часть передавалась ему, удерживая от срыва. Сейчас защиты больше не было, ужасно хотелось умереть.
— Здравствуйте, Максим. Надеюсь, я не разбудил вас? — раздался до невозможности низкий голос сверху, словно здание стало двигаться и говорить. Но и в этом потоке низких частот легко можно было уловить спокойствие и, пожалуй, сочувствие. — Не пытайтесь разглядеть меня. Здесь слишком темно, и для вашей психики лучше никогда не знать, с кем вы сейчас разговариваете.
— Здравствуйте, — Максим с трудом поднялся, ощутив легкое дуновение теплого ветра, похожее на дыхание из широкого раструба венткамеры или дыхание кого то очень большого, смотревшего на него сверху. Он представил себе огромного червя, размером с колодец, но это совсем не испугало. — Я не спал. Вы можете сказать, кто вы?
— Нет, и не потому, что это запрещено. У меня давно нет имени, слишком много времени прошло, как меня синтезировали. Я часто думаю, что я больше машина или живой организм?
— Раз вы задаетесь этим вопросом, то вы определенно живой организм. Машина всегда знает, что она машина.
— Мне нравится ход ваших мыслей, приму в качестве правила, а то надоело с собой спорить. С другой стороны поговорить здесь особо не с кем, поэтому и занимаюсь разбором себя на кластеры.
— Простите, если я тороплюсь, но как Альфира и Айна? Вы же их видели, они здесь? — со страхом и надеждой спросил Максим.
— Здесь, точно в таком же колодце. Они неплохо справляются, я был у них три раза, Айна хорошая девочка, жаль, что вы все здесь оказались, но это не мое решение. Они передавали вам привет. Не знаю, что это значит для людей, но мне кажется, что я вам что-то передал. Оно скорее в виде энергии, вы человек и не можете этого видеть.
— Мы можем это чувствовать. Спасибо большое, мне очень, — Максим не смог договорить, из глаз хлынули слезы, а ведь он до этого не плакал, как бы ни давило сердце. Стало легче, он облегченно выдохнул, затаилась слабая надежда, согревшая озябшие пальцы, но не способная согреть все тело. — Спасибо.
— Пожалуйста, передавать приветы самое приятное в моей работе. Точнее — единственное, что в ней может быть приятного. Не буду скрывать, что ваша судьба сейчас решается. Вас допрашивали, к сожалению, это всегда делается только так. Не держите зла на инспектора, у него такая функция.
— Ну, нет, ей это нравилось, — хмуро ответил Максим, вспоминая лицо инспектора, на половину женщину, на вторую половину злобного киборга. Это лицо после каждого удачного удара, когда он терял сознание на долю секунды искажалось оргазмической маской, так похожей на лица потрепанных моделей из оранжевого ютуба. — Девочек не трогали? Пожалуйста, не трогали же, да?!
— Не трогали. Досталось только вам. И не потому, что вы мужского пола. Совсем нет, тут логика другая. Наверное, правильнее будет сказать лотерея, так раньше это называлось, и вы получили джек-пот, — невидимый червь хмыкнул. — Согласитесь, довольно смешной выигрыш.
— Ничего, переживу, — ответил Максим, шутка не обидела его, он был рад, что никого не трогали, а он выживет, заживет, как на собаке. — И долго нам ждать решения? Разве мы что-то совершили, какое преступление?
— Преступление? Что-то не припомню такого термина, надо залезть в архив, подождите немного, — червь шумно выдохнул. Максиму показалось, что где-то рядом неистово зажужжали кулеры. — Понятно, вы находитесь в архаичном понимании законов. Я все время забываю, откуда вы попадаете к нам. Как вы понимаете, вы не первые, кто посетил «наш санаторий». Эту шутку мне подсказал один из заключенных, уже и не припомню, сколько десятков лет назад это было. Кстати, он так и не дождался решения.
— И что с ним произошло?
— Умер от истощения, а потом я его съел. Пусть вас это не пугает, после смерти вы и я будем всего лишь кормом.
