Виктория Дьякова - Наследники Борджиа

Кое-где дошли и до рукопашной схватки. Молодцеватый удалец Макар, что имел кузницу в соседней деревне, запросто схватил за загривок двух чертенят, по одному в каждую руку, и как ни дергали они своими когтистыми ножками, больно стукнул их лбами, да и выбросил в озеро. И так еще парочку, а затем еще…

— Лети, лети, бесово отродье! — с удовольствием приговаривал кузнец, выплевывая набившиеся в рот клочья золы, которые как пух вились вокруг диавольских воинов. — Неча по чужим домам лазить! Не про тебя тута столы накрыли! Вот, прости Господи, навязались, от работы ладной отрывают! — И прихватив в могучий кулак облезлого коричневатого бесенка, поднял его перед собой: — Дай-ка взглянуть в твою морду, тварь. Где ж это ты так набедокурил, что тебе и шерсти-то порядочной не досталось, так, клочья одни?

Демон отчаянно дергал лапами и угрожающе верещал, скаля желтые тупые клыки и сверкая черными глазенками с кровавым отблеском. Он старался извернуться и либо поразить Макара треугольными рожками, либо впиться ему в шею световым мечом, который он отчаянно сжимал в когтистой лапке. Наконец ему удалось перехватить меч из лапы гибким обезьяньим хвостом, и Макар, не успев и глазом моргнуть, почувствовал, как опалило его лицо леденящее кровь адское пламя. Но меч уперся в большой оловянный крест, висящий на веревке на шее кузнеца. Давно собирался Макар перевесить крест, который одела на него когда-то от беды лихой его покойная матушка, на веревочку подлиннее — возмужал кузнец с той давней поры, сколько уж лет прошло. А вот гляди, оказалось, не зря руки-то не доходили, сберегла молодца материнская любовь. Попав на образ распятого Христа, адская стрела вспыхнула и тут же растаяла, как ни бывало. Бесенок замер, в ужасе тараща мерзкие глазенки на крест.

— Ну что, думал, напужал меня? — рассердился Макар. — Размахался своей палочкой! А ну, получай! — И, повернув бесенка задом, кузнец со всей силы ударил сапогом под его тонкий крысиный хвост. С оглушительным визгом бесенок пулей вылетел во тьму.

Вскоре стало очевидным, что пушки да пищали не наносят демоновой рати никакого вреда. Однако дух сопротивления и готовность защитников монастыря жертвовать собой заставили бесов отступить. Венценосный всадник поворотил коня. Черная туча люциферовых слуг попятилась, и над озером проглянул первый ясный клочок неба с осколками солнечных лучиков на нем.

Иеромонах Геласий осторожно внес тело Феофана в Успенский собор, постелил оставшуюся от богослужения фелонь на пол, положил юношу перед иконами, зажег свечи над ним. Погруженный в свою скорбь, он не заметил, как завеса алтаря, закрывающая вход в ризницу качнулась и слегка отодвинулась. Золотистое видение женщины выскользнуло из-за червчатой парчи и застыло за спиной иеромонаха, глядя на лежащее перед алтарем бездыханное тело послушника. Снова донесся перезвон арфы. Воздух в церкви наполнился нежным благоуханием ландыша. Геласий порывисто обернулся. Но не дав ему вымолвить ни слова, видение быстро перенеслось вперед и, покружив, склонилось над Феофаном. Волшебные золотые песчинки упали на кровавый след копья в середине груди убиенного. Рана побледнела и вскоре исчезла без следа.

— Переверни его, — влилась в сознание Геласие тихая просьба чудотворницы. Не раздумывая, он наклонился и повернул Феофана спиной вверх. Видение снова обсыпало юношу своими чародейскими блесками. И второе ранение зажило также быстро. Затем таинственная колдунья накрыла юношу своим сияющим плащом, на котором проглядывал алый крест, и, с мгновение удержав, тут же сдернула его. Сумрак вокруг внезапно приобрел нежно-лиловый оттенок.

— Подойди к нему, — прошептало Геласию видение. Иеромонах приблизился. Почерневшее лицо послушника, на котором уже лежала неизгладимая печать небытия, вдруг просветлело, щеки покрылись румянцем, а веки задрожали. Он начал дышать.

— Спеши на башню, — донеслось до Геласия повеление благодетельницы, — оставь его мне…

— Кто ты, дева? Как отблагодарить мне тебя? — так же мысленно воззвал пораженный Геласий к спасительнице.

— Господь Един, — прилетел к нему ее легкий вздох, — верни мою душу, кюре…

— Кому ж вернуть и где она спрятана? — спросил он, не понимая.

Видение печально промолчало и тут же исчезло.

Вот что грусть мою обманет:Знаю, верность он блюдет.Ветер сладостный нагрянетИз краев, где встречи ждет,Тот, который сердце манит…

прошуршали, как песчинки, донесшиеся, казалось, из дальнего далека, провансальские стихи. И все стихло.

В это время под стенами монастыря со стороны Свиточной башни мрачный всадник на черном скакуне, увидев, как откатывается демонова рать, сошел с коня и воткнул в землю пламенеющий крест. Воины, стоящие за его спиной, как один скинули серые балахоны. Все они были одеты в легкие кожаные доспехи, а на головах их красовались железные шишаки, подвязанные под подбородком кожаными ремнями. В руках они держали круглые щиты и мечи, за спинами красовались луки и колчаны со стрелами. У некоторых были арбалеты, луки большего размера, которые упирались одним концом в землю, и короткие, толстые стрелы, наподобие копия, с зажженной паклей на острие. На доспехах и щитах изображены красные кресты и еще какие-то символы.

Подавая пример, предводитель опустился на одно колено перед крестом в молитве. Все воинство последовало за ним. Латинское «…requiem sempitermam. Amen.» донеслось до защитников стен. Мрачный всадник восстал с колен. Снова сел в седло. Огненный крест в его руке обратился в меч. Дав шпоры коню, он пронесся вихрем вдоль стен, вызывая на поединок предводителя осажденных. Его воины попятились назад, освобождая место для битвы.

Взоры всех защитников монастыря обратились к князю Григорию. Примет ли вызов молодой князь? Подоспевший Геласий приблизился к Грише и молча сжал его руку, благословляя. Обратившись мысленно к пресвятой Богоматери Смоленской и святому Кириллу за подмогой, Григорий поцеловал нательный крест, коим окрестили его двадцать лет назад в Кирилловой обители, и выехал из ворот монастыря навстречу противнику. Безвестный враг его ликом казался темен, но образ имел скорее человеческий, нежели демонический. Мрачен и гневен был взор его черных глаз, когда, смерив Григория горделивым взглядом, он одел на голову глубокий черненый шлем с отверстиями на уровне носа и рта, каких Гриша и не видывал сроду.

Едва всадник водрузил свой боевой убор, на самом верху шлема его восстали, как дьявольский плюмаж, несколько переплетенных телами склизких гадов, разинув на Гришу свои отвратительные пасти. Тело всадника охватывала черненая кольчуга, поверх которой был одет сюрко, легкое одеяние из черного шелка. С правого плеча ниспадал широкий черный плащ, шитый серебром.