Неудачник - Павел Барсов
— Имейте совесть! — Фахим резко останавливает машину. — Я пойду кофе попью. Ещё один твой стон – и я просто сдохну от голода.
Аккуратно касаюсь клыками её шеи, делая небольшой разрез.
— Ты не перепутал меня с ней? — Мурлычет, как большая кошка. — Со мной можно не быть настолько нежным.
Растягиваю удовольствие, не расширяя разрез. Спустя пять минут она обессиленно затихает в моих руках.
— Чёрт. — Шепчет, уронив голову мне на колени. — Эта девчонка реально тебя изменила. Это ещё один повод мне её ненавидеть.
— За что?
— За то, что я это сделать не смогла. — Она жалобно хныкает, а затем усмехается. — За то, что она для тебя уже значит больше, чем когда-либо значила я. Обратишь её?
Она поднимает голову и смотрит на меня.
— Нет. — Притягиваю её к своей шее, чувствую прикосновение клыков.
— Ну и дурак. — Она со стоном делает глоток.
13 (516 г.)
Небольшое озеро лежит в низине посреди леса. Кривая дорога петляет в стороне, с неё озерцо еле видно. Окруженное огромными деревьями, прямых солнечных лучей оно практически не видит, заросшее кувшинками и ряской. Над водой не видно обычных в эту пору стрекоз, да и сама вода неподвижна, будто ни на поверхности, ни в глубине живого ничего нет. Несмотря на прозрачность воды, дна не видать уже в шаге.
Змейка сидит у кромки воды. Выгоревший круг за её спиной уже выглядит не таким страшным, ветер разогнал пепел, дождь омыл сажу. Для того, кто не ведает, просто круг мёртвой земли. Присаживаюсь рядом с ней.
— Убил? — Спрашивает, не оборачиваясь.
— Двоих.
— Их четверо было. Старик, правда, просил пощадить её, а затем ушёл, чтоб на своих меч не поднять.
— Вот и я его пощадил. Будет жить и гадать, стоило ли меч поднять…
— А второй? — Теперь на меня глянула коротко и снова отвернулась к воде.
— Ратмир. Сам просил его прикончить.
— Чего ж пожалел. — Всхлипывает.
— Не пожалел. Потому и в живых оставил, чтобы помнил.
Она пересела поближе и положила голову на моё плечо.
— Уйдёшь?
— Да. Расскажи ещё, что знаешь.
— Любава мне настрого наказывала не пользоваться этим, — Змейка развернулась ко мне, — но сам смотри. Знать ты должен.
Несколько раз сделала глубокий вдох и медленно выдохнула мне в лицо. Голова начала кружиться и одновременно в теле возникло желание чего-то неясного, начало нарастать возбуждение.
— Злое умение. — Повторяю за ней и вижу те же чувства, её дыхание стало неровным, тяжелым, губку прикусила.
— Не смотри, что младо выгляжу. — Потянулась сама, видя, что остановился в сомнении. — Не люди мы боле. Другие мы. А так-то мы с тобой ровня по годам. А людское нам не чуждо.
Опрокидывает меня на землю и припадает к шее губами, легонько царапает там зубками. Слышу судорожный глоток и в голове вспыхивают тысячи звёзд, мир кружится вокруг, а землю под спиной не чувствую. Когда Змейка поднимает голову, любуюсь её тёмными глазами и милым личиком, наполнившимся какой-то силой.
— Теперь ты так сделай. Только дай и людской радости изведать.
Скидываю порубленную кольчугу и рубаху, а когда оборачиваюсь, она нагая уже лежит передо мной, руки ко мне тянет. Податливое тело под рукой выгибается и дрожит. Когда беру её, тихо вскрикивает и почти сразу шепчет:
— А теперь кровь мою пригуби, вволю пей. С людьми только меру знать надо, а вампира выпить досуха нельзя.
Продолжаю двигаться и целую в тонкую шейку, чувствую, как во рту вырастает пара клыков. Прижимаюсь к смуглой коже и чувствую под губами живое биение сердца. При лёгком нажатии в рот брызжет густой поток, наполняющей меня силой. Змейка почти сразу начинает страстно стонать и вздрагивать. Останавливаюсь не скоро, смотрю, как затягиваются ранки на её шейке. Побледневшая, улыбается. Сгребаю в охапку и держу на руках, как ребёнка.
— Пойдём со мной.
— Нет, я здесь останусь, возле Любавы. Нет у меня сил по миру бродить да и оставлять её невмочь. Коли возвернешься в эти места, может, и свидимся.
— Хочешь, я с тобой останусь?
Качает головой.
— У тебя свой путь. Ты воин.
— Так будь со мною тогда. Что за польза мёртвым, коли ты здесь останешься? Они в вирии давно. Говоришь, сил нет – на край света на руках понесу.
Тонкая рука гладит мою щеку.
— Нет. Не проси, будь добр. Разные пути у нас.
Встретив так рассвет, мы одеваемся и выходим к пепелищу.
— Эдгар! — Крик долетает с дороги, ведущей к деревне.
Ратмир, шатаясь, бредёт один к озеру.
— Чего надо? — Ступаю навстречу ему, заслонив маленькую хрупкую Змейку.
— Дело до конца не довёл. Убей меня, отпусти вслед за ней. — Молит.
— Обойдёшься. Живи и помни, что сотворил. — Оборачиваюсь к девушке. — Иди, милая. Нечего тут смотреть.
Она кивает и отворачивается, идёт в сторону леса. Лишь когда девичья фигурка совсем растворяется среди деревьев, снова гляжу на Ратмира. Он стоит на коленях перед чёрным кругом.
— Она тебя спасла ценой своей жизни. Отомсти за неё, ты же воин. Убей меня!
— Тебе и жизнь класть не надо было. Слова было бы довольно. Ты своё слово сказал. И я своё тебе сказал. Живи с этой мукой до скону теперь. — Отворачиваюсь и иду по дороге прочь.
На поле, где пересёкся мой путь сначала со степными всадниками, а потом и с Любавой со Змейкою, останавливаюсь. Большинство трупов изъедено волками и лисами. Нахожу место, на котором лежал бездыханным, ловлю себя на мысли, что моя участь от Ратмировой не так уж и отличается – до конца своего сожалеть о том, что не спас ту, что меня спасла. Вот только когда быть тому концу и чья участь на самом деле хуже? И другую, совсем слабую и хрупкую, уговорить с собой уйти не смог – не решилась она вновь на людские глаза показываться.
Оглянувшись, увидел вдалеке на краю поля белое марево, что похоже на женскую фигуру, почему-то я был уверен, на Любаву, точно запомнил, что в светлой одежде была, когда
