Год гнева Господня (СИ) - Шатай Георгий

Даже Керре, казалось, забыл свою обиду и восхищенно присвистнул: «И ты сам все это придумал?» Тщеславный Синистр закатил глаза и напыщенно кивнул, хотя что-то подсказывало Арно, что здесь явно не обошлось без изощренной хитрости старого горбуна Дамастра.

Фрагмент 6

Долго ждать подходящую жертву им не пришлось. Через три дня Синистр, вернувшись из леса, сообщил, что завтра на рассвете по дороге пойдет одинокий пилигрим, у которого под рясой явно позвякивают деньжата. Правда, Дамастр предупредил, что клиент этот — весьма дородной комплекции и явно не хилого десятка. Поэтому лучше Синистру взять себе для подстраховки кого-то покрепче. Синистр выбрал Арно.

И вот теперь Арно де Серволь, восьмой сын Фулька Реньо, сеньора де Ла-Судьер и прочая, и прочая, бакалавр свободных искусств и несостоявшийся магистр теологии Парижского университета, сидит в придорожных кустах и ждет команды от безграмотного сынка деревенского трактирщика, чтобы бежать добивать неизвестного ему здоровяка. Воистину, неисповедимы пути Господни и непостижимы судьбы Его!

Из-за придорожного мелколесья показалась фигура одинокого пилигрима. Одет как обычный паломник: длинная темная котта с рукавами и капюшоном, остроконечная шляпа с опущенными на лицо широкими полями, кожаная обувь на босу ногу. Под левой рукой болтается переметная сума из воловьей кожи, на перекинутом через плечо посохе покачивается небольшая калабаса.*

[*Сосуд из тыквы]

«Не сказать, что прям уж огромен, но один на один против такого я бы не вышел», отметил про себя Арно.

Путник миновал кусты, где засели Гастон и Керре, и слегка раскачивающейся походкой приближался к телеге. Восходящее солнце било прямо из-за его спины, рисуя вокруг головы пилигрима некое подобие ореола. «Вне всякого сомнения, мученического», криво усмехнулся Арно.

Путник подошел к Синистру. Вот они принялись о чем-то разговаривать. Вот путник кивнул… неспешно скинул суму… отложил посох… схватился за телегу. Время словно замедлялось с каждым мгновением. Арно невольно отвел глаза.

Тишину прохладного июньского утра прорезал негромкий свист. Со стороны дороги послышался грохот и сдавленный крик. Арно повернул взгляд. Пилигрим барахтался под телегой, упираясь в ее борт руками и безуспешно пытаясь высвободиться. Синистр достал длинный нож, но вместо того, чтобы добивать путника, неожиданно издал два коротких свистка. Это был условленный сигнал о помощи. Арно вскочил и со всех ног рванул к телеге, сжимая в руке бракемар.

Через пару мгновений он понял, что никакая помощь Синистру не требовалась. Просто главарь хотел, чтобы путника прирезал лично Арно. Повязка кровью, обычное дело.

Перейдя на шаг, Арно приблизился к телеге. Синистр молча кивнул сначала на пилигрима, потом на Арно. Лысеющая макушка здоровяка, покрытая редкими светло-каштановыми волосами, порозовела от натуги. Вздувшиеся яремные вены извивались как жирные черви. Пилигрим, все еще пытаясь выбраться из-под телеги, хрипел что-то нечленораздельное, что-то про лес. «При чем тут лес?»

— Ну же! — нетерпеливо крикнул Синистр и снова кивнул на путника.

Арно склонился и занес меч. Налитые кровью серые глаза пилигрима смотрели куда-то вверх, на небо. «Господь… не предаст… Дюбуа!» словно сквозь туман донеслись до Арно разорванные слова.

«Не предаст…» Стремительно выпрямившись, Арно с размаху всадил свой меч меж ребер ухмылявшегося Синистра.

***

— Беритесь за тот край, живо! — крикнул Арно подбежавшим к нему Гастону и Керре. — На себя, тащите на себя!

Вчетвером они кое-как сдвинули набок тяжеленную махину. Пилигрим лежал на пыльной дороге, тяжело дыша и растирая грудь. Затем перевел замутненный взгляд на Арно и по-детски добродушно улыбнулся.

— И все жеприятноощущать себя десницей Господа, — усмехнулся Арно, обращаясь к багровому от натуги пилигриму: — Ты не ушибся, брат Бидо? Знакомьтесь, мессиры: ecce homo* есть мой давний приятель Бидо Дюбуа,** он же Большой Бидо, он же Бретонская Колода, он же Кара Господня.

[*Лат. «се человек»]

[**От фр. bois — «лес»]

С другого конца дороги опасливо приближались два подельника Синистра, держа наготове ножи. Арно повернулся к ним и примирительно поднял ладони рук:

— Не надо шуму, мессиры! К чему тыкать друг в друга железками? Да, признаюсь, мне пришлось упокоить вашего хозяина…

— Он не был нашим хозяином, — хмуро обронил беспалый.

— Неужели? — наигранно удивился Арно. — Но обращался-то с вами как хозяин. Ну да это уже неважно. Покойный явно не был Лазарем из Вифании, а я — не Иисус из Назарета. — Заметив непонимание в глазах беспалого, Арно пояснил:

— Я про то, что воскресить его мне не удастся при всем желании. Коего, по чести сказать, я начисто лишен.

— Ты ответишь за это! — скрипнул зубами беспалый.

— Всем нам предстоит держать ответ перед Господом нашим, — елейно-набожным голосом вывел Арно, возводя очи горе. — Да, мессиры, мне пришлось взять на душу тяжкий грех смертоубийства. Но разве покойный был праведным человеком? Нет, он не был праведным человеком. Ведомый жаждой наживы и презрев любовь к ближнему, он зачем-то возжелал отрезать голову моему старому другу Бидо, — кивнул Арно в сторону поднимавшегося с земли здоровяка. — А я сильно не люблю, когда моим друзьям отрезают головы. Ибо какие они после этого друзья, без голов: ни выпить с ними по-дружески, ни поговорить.

Беспалый и белобрысый молчали. Арно продолжил:

— Не знаю, как вам, а мне крайне не по душе эта идея резать добрых христиан. Это же плебейство, мессиры! Разве для этого рожали нас в муках наши славные матушки? Резать людей — это не только неэстетично, это еще и небезопасно. Хотя первое слово можете забыть, оно вам вряд ли пригодится. Так вот, не пройдет и пары лет, как конные сержанты привяжут вас к лошадиным хвостам, протащат по земле до виселицы и вздернут на ней как паршивую собаку. Это в лучшем случае, в худшем же — предварительно сварят заживо.

Беспалый продолжал насупленно молчать, белобрысый лобач — беззвучно поддакивал. Арно вложил в ножны свой видавший виды бракемар:

— У меня есть идея получше. Мы с этими почтенными мессирами, — Арно обвел взглядом Гастона, Керре и возвышавшегося над ними Бидо, — собираемся направиться на юго-восток, в богатые земли ломбардцев. Если пожелаете, можете присоединиться к нам. Что скажете?

Беспалый лишь презрительно сплюнул в ответ. Его щербатый приятель очевидно колебался.

— Что скажешь, Грожан? — обратился к нему Арно. — Или мне лучше называть тебя твоим настоящими именем — Мартен?

— Откуда ты узнал? — телячьи глаза щербатого парня округлились от удивления.

— Я угадал, — улыбнулся Арно.

— Но как?

— Это было несложно. Ты как-то рассказывал, что твой отец-виноградарь до того устал от дочерей, которых намастрячил без числа, что когда родился ты, первый мальчик, он на радостях выпил столько молодого вина, что едва не отдал Богу душу.

— Ну да, — подтвердил щербатый. — Но я никому не говорил, что меня зовут Мартеном, даже Дрозду, — кивнул он в сторону беспалого.

— Ты также упомянул как-то раз, что нигде не был, кроме своей родной деревеньки и Тура. А вчера ночью, когда вы с Дроздом о чем-то разговаривали у костра, ты в задумчивости чертил веткой на земле букву «М». При этом ты не знаешь грамоты. Значит, «М», скорее всего — первая буква твоего имени, которой ты привык расписываться или просто где-то выучил по случаю.

— Гм… Но с чего ты взял, что я Мартен, а не Марсель, Марцелин, Морис, Матье или какие там еще бывают имена?

— Очень просто, мой дорогой друг. «Молодое вино» — значит, дело было не раньше начала ноября, в канун дня Святого Мартина. Возможно, прямо на сам праздник. Отец твой был виноградарем, а Святой Мартин — покровитель виноделов. Потом, Тур. Зачем тебе было ходить в Тур, так далеко от дома, если не в базилику, к гробу Мартина Милосердного? Итак, если связать все это, почти наверняка получается, что твое имя — Мартен.