Джо Аберкромби - Лучше подавать холодным

— Говоришь, жива Муркатто?

— Ходила молва, — ответил Верный.

Громадный чернокожий мужчина с длинными косичками серо-седых волос резко поднялся из-за стола. — Я всякой молвы наслушался, — голос протяжен и глубок будто море. — Молва и факты — два разных понятия. Когда же ты, блядь, собирался сказать нам?

— Когда, тебе, блядь, положено будет знать, Сезария. Где она?

— На хуторе, — ответил Трясучка. — Может всего в часе быстрой езды.

— Сколько там вместе с ней?

— Только четверо. Нытик отравитель со своим подмастерьем, совсем ещё девчонкой. Красноволосая баба по имени Витари и какая-то коричневая сука.

— Где именно?

Трясучка ухмыльнулся. — Что ж, поэтому-то я и здесь, не так ли? Продать вам, где именно.

— Не нравится мне эта вонь, — буркнул Виктус. — Если ты спросишь меня…

— Не спрошу, — прорычал Верный, без оглядки на чужое мнение. — Твоя цена?

— Десятая часть того, что герцог Орсо положил наградой за голову убийц принца Арио.

— Всего десятина?

— По моему десятина немерено выше моей получки от неё, но не дотягивает, чтобы вы меня убили. Мне не нужно больше, чем я смогу унести живым.

— Умница, — проговорил Верный. — Мы здесь ничто так не ненавидим, как жадность, да парни? — Пара усмешек, но большинство от внезапного возвращения их прежнего генерала из страны мёртвых казались далёкими от счастья. — Ну тогда, ладно, десятая часть — приемлемо. Договорились. — И Верный выступил вперёд и ударил ладонями по рукам Трясучки, глядя ему прямо в лицо. — Если мы возьмём Муркатто.

— Она вам нужна живой или мёртвой?

— К моему сожалению, лично я предпочту мёртвой.

— Отлично, я тоже. Последнее, чтоб мне хотелось — долгие счёты со съехавшей тварью. Она не забудет.

Верный кивнул. — Походу так. Кажется у нас с тобой дела пойдут. Сволле?

— Генерал? — Подошёл мужик со здоровенной бородищей.

— Возьми шесть десятков всадников, пригодных к выезду и шустрых, с самыми быстрыми…

— Может лучше немного подсократить? — заметил Трясучка.

— Да ну? И с какого это меньше народа будет лучше?

— Судя по её словам, здесь у неё до сих пор остались друзья. — Трясучка неспешно обвёл глазом суровые лица в палатке. — Судя по её словам, целая куча народу в этом лагере не сказала бы нет, приди она обратно к власти. Судя по её словам, при ней они побеждали и гордились победами, а при тебе они рыщут кругами и ведут разведку, пока всё вкусное хапают люди Орсо. — Глаза Верного метнулись вбок, потом вернулись на место. Трясучке хватило понять — он затронул больную тему. На свете нету настолько уверенного в себе вождя, чтоб хоть отчасти не встревожился. Уж всяко не вождя людей, подобных этим. — Лучше взять поменьше народу, но тех, в ком ты не сомневаешься. Одно дело в спину пырнуть Муркатто, она сполна получит своё. Словить же в спину от одного из этих, совсем не хочется.

— Сказано — пятеро, и четверо из них — бабы? — усмехнулся Сволле. — Хватит и дюжины.

Верный не сводил с Трясучки глаз. — Всё равно. Возьми шесть десятков, как я сказал, на всякий случай, вдруг на гулянке окажется больше баб, чем мы ждём. Стыдобища подкатывать с пустыми руками.

— Сир. — И Сволле выбрался за полог палатки.

Трясучка пожал плечами. — Делай как знаешь.

— А то, так и будет. Можешь на это рассчитывать. — Верный повернулся к своим угрюмым капитанам. — Кто-нибудь из вас, подонков, хочет поехать на охоту?

Сезария покачал большой головой, тряся длинной шевелюрой. — Это твой мусор, Верный. Можешь сам помахать метлой.

— Я сегодня уже нафуражировался. — Эндике уже протискивался сквозь тент, кое-кто спешил за ним бормочущей стайкой — иные с подозрительным видом, иные с беззаботным, а иные с пьяным.

— Мне тоже пора уходить, генерал Карпи. — Говорящий выделялся среди всех этих матёрых, заскорузлых, грязных мужиков только тем, что сам-по себе не выделялся ничем. Курчавая голова, Трясучка не заметил ни оружия, ни шрамов, ни ухмылки, ни какого-то бойцовского грозного вида. Но Верный всё же подхихикнул ему, будто его обязывало уважительное отношение.

— Мастер Сульфур! — Обхватывая его руку двумя своми лапищами и почтительно пожимая. — Благодарю, что заглянули к нам. Вам здесь всегда рады.

— О, меня любят, где бы я ни был. Легко договариваться с человеком, который приносит деньги.

— Скажите герцогу Орсо, и вашим людям в банке, что им нечего переживать за наш счёт. Всё будет сделано тщательно, как мы и обсуждали. Сразу как только я разберусь с этой мелкой проблемкой.

— Жизнь любит подкидывать проблемки, не так ли? — Сульфур просто пронзил Трясучку улыбкой. У него разноцветные глаза, один голубой, другой зелёный. — Значит, доброй охоты. — И он неторопливой походкой вышел в рассвет.

Тут же Верный повернулся к Трясучке. — Час езды, говоришь?

— Если ты в своём возрасте готов быстро ездить.

— Ха. А откуда ты знаешь, что она не хватится тебя и не улизнёт оттуда?

— Она спит. Спит под шелухой. Она с каждым днём курит эту херь всё больше. Скоро она никак не проснётся.

— Однако время терять не стоит. Та женщина умеет придумывать неприятные сюрпризы.

— Это точно. И она ждёт подмоги. Четыре десятка людей Рогонта, прибывают завтра после полудня. Они собираются проследовать за тобой и залечь в засаде, когда ты повернёшь на юг.

— Что может быть лучше сюрприза наоборот, а? — Верный усмехнулся. — И ты поскачешь впереди.

— За десятую долю выручки я поскачу впереди в дамском седле.

— Хватит и просто впереди. Рядом со мной, так что сможешь показывать путь. Мы, люди чести, должны держаться вместе.

— Так и сделаем, — ответил Трясучка. — Будь уверен.

— Добро. — Верный хлопнул здоровенными ладонями и потёр их друг о друга. — Поссать, а потом пойду одену доспехи.

Король ядов

— Шеф? — донёсся тонкий голос Дэй. — Вы проснулись?

Морвеер выдохнул прерванный зевок. — Блаженная дремота и впрямь оторвала меня от своей мягкой груди… обратно в холодные объятья безразличного мира.

— Что?

Он горько отмахнулся. — Ничего. Я сею семена слов… на безжизненную почву.

— Вы просили разбудить вас на рассвете.

— Рассвет? О, неласковая дева! — Он откинул единственное тонкое одеяло и выбрался из колючей соломы, воистину скромного лежбища для мужа его несравненных талантов, потянул ноющую спину и слез по лестнице на пол сарая. Он был вынужден признать, что давно уже слишком преуспел в годах, не говоря уж о том, что слишком утончил свой вкус, чтобы находиться на чердаках.