Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий

— Голуб скрывался у ворожеев на Вороньей Горе! — крикнул Гизур.

— Откуда ты знал, что это Голуб?

— Но ведь я же знал его. Это я сам привез его в башню и оставил там. Потому я сразу же узнал его ворожеев, убил, а тело перекинул через седло, чтобы привезти его тебе, господин.

— А кто-нибудь может подтвердить, что ты и вправду убил не ворожея, но Пепельноволосого? — спросил Даго.

— Вот прядь волос, которую я отрезал у убитого, — Гизур поднял вверх правую руку, в которой держал прядку волос.

К нему подошел Авданец, взял из руки волосы и принес Даго. Тот осмотрел их и подал воину справа от себя, приказав, чтобы их передавали дальше, чтобы все могли узнать, как те выглядят. Продолжалось это долго, но, чем дольше, тем большая серьезность начала рисоваться на лицах собравшихся. До них начало доходить, что не малую вину они здесь судят.

— Это прядка седых волос. У всех ворожеев длинные и седые волосы. Если захотеть, можно заметить даже пепельный оттенок. Только по правде, это обычная прядка седых волос. Разве не так, мой народ?

Несколько воинов тут же закричало:

— Да, господин! Это седые волосы! Почти и не пепельные.

Тогда Даго обратился к тем, кто поймал Гизура:

— Это вы похоронили Пепельноволосого. Это был он или же кто-то другой?

Те, перебивая друг друга, начали рассказывать, что никогда живого Пепельноволосого не видали, потому не могут ни отрицать, ни подтвердить то, что убитым человеком был ни какой-то ворожей с Вороньей Горы, но именно князь Голуб.

После того приказал Даго бросить в левую сторону от норманнна еще одно копье!

— Нет у тебя, Гизур, доказательства правды, — заявил он. — Одно лишь точно, что на Вороньей Горе ты убил какого-то старика.

Даго поднялся со своего места и так обратился к собранным в круге:

— Наши права сурово карают человека, который убивает другого не ради собственной обороны, но из жажды наживы или же ради собственного удовольствия в убийстве. Наши права разрешают убийство того, относительно которого будет вынесен приговор рода или племени. Имел ли ты, Гизур, приговор народа, позволявший тебе убить человека, даже если тебе он показался князем Пепельноволосым?

— Я сделал это ради добра народа.

— Но ведь никакое народное собрание пока что не вынесло смертного приговора князю Голубу. Тебе можно было лишь поймать его и привести сюда, чтобы народ его судил. Ты этого не сделал. Почему? Или ты опасался, что этот пойманный вовсе не Пепельноволосый, и ты не получишь награды? Я повел люд га борьбу за свободу, мы собирались осаждать Гнездо, а тех, кто в нем прячутся, осудить по древнему обычаю. И вот ты лишил нас того, если сам по себе, только ради награды убил Голуба. Или же, сам по себе, ради собственного удовольствия убил невинного старика, в котором усмотрел Пепельноволосого. Правителя нельзя убивать ни ради собственного удовольствия, ни ради награды, но только лишь по воле и по приговору народа. Бросьте же в левую сторону и третье копье, ибо плохо Гизур сделал, если убил князя Голуба. И столь же плохо поступил, если убил кого-то другого. И эти три копья с левой от тебя, Гизур, стороны означают, что народ приговорил тебя к смерти.

Тот начал было что-то кричать, но толпа в круге и за его пределами похвально начала бить в щиты и радостно вопить, ибо ничто так не возбуждает и не радует людей, как надежда увидеть чью-то смерть во имя права. Тут же несколько воинов подбежали к Гизуру, связали и сунули в рот тряпку, чтобы не вымаливал тот себе милости.

Теперь Даго обратился к тем четверым, которые поймали Гизура:

— Как я узнал, вы обычные разбойники, что таятся по дорогам. Вы бесправно носите белых птиц на щитах, ибо те, кто любят волю, не грабят по дорогам, но находятся со мной. Вы поймали Гизура и привели его ко мне, ожидая награды. Так ли это?

— Так, господин, — ответил старший из четверых.

Тогда обратился Даго к собравшимся в круге:

— Должен ли я быть щедрым или же скупым?

— Щедрым! — закричали в ответ.

И ответил на это Даго:

— Нет у меня собственных денег или собственного золота, а все, что у меня имеется, принадлежит народу. Посему, дам я награду не от своего, но из вашего богатства. Если буду я щедрым, тогда не получите оплату в течение месяца. Если же буду я скупым, тогда не получите только недельной оплаты. Скажите же мне еще раз: должен ли я быть щедрым или же скупым?

— Скупым, господин! — заорали все.

Кивнул Даго в знак согласия и призвал к себе этих четверых.

Когда же те подошли к Пестователю совсем близко, и когда их глаза встретили его холодный взгляд, когда увидали они сверкающую у него на челе святую Андалу, когда отблеск его панциря на мгновение замерцал в их глазах, испытали они страх и то, что называют величие, которые и заставили их опуститься на одно колено.

— Есть два вида высочайшей награды, — обратился к ним Пестователь, беря мешок, что был подвешен к его белому поясу. — Можно получить кусок золотого украшения. Но можно и получить наивысшую награду, которым является право покарать осужденного убийцу.

Сказав это, бросил Даго под ноги этим четверым четыре куска золота. Трое жадно схватили их, а вот четвертый поднялся с колен, схватил точащее из земли копье и вонзил его в грудь Гизуру.

Вскрикнули собравшиеся, но тут же умолкли, поскольку норманнн умирал в страшных мучениях и ужасно стонал. Им не хотелось хоть капельку потерять из его мук, ибо вспомнились им сожженные Гизуром вёски и плач женщин, которых отправляли на продажу в Юмно.

Когда же тот умер в полной тишине, Даго вынул свой меч и отрубил норманнну голову. Затем он повернулся лицом к собравшимся и начал кого-то разыскивать взглядом.

— А где этот Мсцивой, который желал зваться «людом»? — спросил он наконец.

— Тут я! — закричал Мсцивой и подошел к Даго.

Тот же слегка усмехнулся и, указывая на голову Гизура, сказал:

— У нас не было возможности испробовать твое мужество. Теперь же я даю тебе оказию. Возьмешь тряпку, замотаешь в нее голову Гизура и отвезешь в Гнездо. Там бросишь ее под ноги Хельгунде со словами: «Это тебе подарок от народа».

Мсцивой побледнел от страха.

— Она прикажет меня убить.

Пестователь презрительно сплюнул.

— Мог же ты созывать суд, другим приказывать, хотя и не показал еще перед другими, что достоин этого. Потому сделаешь так, как я приказал. В