Татьяна Чернявская - Роза из клана Коршунов

— Возможно, это прозвучит слишком театрально, — мужчина говорил тихо и немного неловко, явно опасаясь проронить лишнее слово при посторонних, — но я понимаю Вас. Я могу понять ваши мучения и ту неоценимую жертву, на которую Вы идёте каждый день ради простых смертных. Я не знаю, как происходит эта пытка для Вас, не знаю её силы, только хочу помочь Вам, хотя бы теперь…. Так получилось, что я был поздним ребёнком, и среди окружения моего отца не было никого, чьи дети приходились бы мне сверстниками. До пяти лет я играл с детьми нашей экономки. Их было трое: Шнэгхир, мой ровестник, сестра-двойняшка Фиарьг и его младший брат Силесен. Сложно назвать это дружбой, но на то время считали себя неразлучной компанией и самыми верными товарищами. Когда я вернулся из школы, различие в положении стало значительно очевиднее, я вырос, приобрёл другие манеры и был куда более натренированным, и они это почувствовали. Шнэгхир стал чопорным, держался отстранённо и приторно учтиво, как с заразным больным. Малыш Силесен побаивался меня и старался не попадаться на глаза. Фиарьг, напротив, почти не давала проходу, доводя своим кокетством. Мы все тогда были в страхе перед лютовавшей эпидемией и мечтали о помощи из-за пустыни, говорили только об этом, проклинали ведунов. Тогда же моё новое окружение вело себя с ней крайне недостойно. Неожиданно Фиа стала очень отстранённой, подолгу плакала, слонялась без смысла от окна к окну, разговаривала сама с собой, побаивалась людей. Она была лишь помощницей экономки, и на её причуды никто не обращал внимание. Теперь я виню себя за предвзятость. Однажды Фиа просто не выдержала. Как-то мне удалось выловить в коридоре Силесена: хотел разговорить. Ему было десять. Мимо проходила Фиа, она была бледнее обычного, какая-то неухоженная с оторванным рукавом. Она много кричала, винила всех, меня, а потом сказала, что Видит. А Силесен обернулся. Я не видел, как он разорвал сестру, я убежал в свою комнату. Я испугался, и эта зараза пошла по всему дворцу. Я не смог вовремя помочь ей, не смог убить малыша Сэна. Я не хочу, чтобы это повторилось ещё с кем-либо. Я не могу этого допустить, госпожа Корсач. Я не прощу себе, если и Вы сломаетесь…

Тогда девушка не ответила, посчитав, что Рокирху просто нужно выговориться после стольких лет вынужденного молчания, и, посидев с ним немного, потихоньку пробралась в свой навес и вопреки собственным ожиданиям заснула крепким и совершенно спокойным сном без кошмаров или гнетущих видений. Она точно знала, что уже не сможет смотреть на высокого не по возрасту серьёзного мужчину, не вспоминая отощавшего загнанного на кромку рассудка подростка перегрызающего глотку своему убийце. Вряд ли им руководствовало какое-либо желание, превышающее инстинкты тадо, он просто выживал, словно участвовал в ужасной абсурдной игре…

День тянулся до отвратительного медленно. Отвыкшая от длительных пеших переходов, Каринаррия готова была бесславно пасть как загнанная лошадь уже после двух часов ходьбы по подозрительно ровной, услужливо присыпанной золотистыми песком дорожке. Зажившая, казалось, ещё в Брагране рана от феерического спасения в исполнении Владомира, начала давать о себе знать ноющей болью и периодическими судорогами. Тёплый и влажный воздух быстро вызывал одышку, делал одежду тяжёлой и грузной, пошатывающаяся девушка то и дело, преодолевая гордость, повисала на услужливо предложенных плечах Ероша или Ларсареца. Прочие, если и были не против помочь слабосильной девице, предпочитали лишний раз не вызывать недовольство её официального эскорта и только хмуро ворчали из-за постоянных задержек. Феррбена хранила выразительное молчание, позволяя себе легчайшей походкой вырываться вперёд и очень грациозно с рассеянным и слегка ироничным выражением хорошенького личика возвращаться обратно, словно она совсем не ожидала такой медлительности от менее статной охраняемой. Если ранее Каринка могла сомневаться, то теперь, глядя на затянутые в узкие штаны длинные ноги вурлачки и насмешливый изгиб губ, понимала, что ненавидит её сильнее, чем проклятый лес, духоту, влажность и заплетающиеся ноги в мало подходящих для этого туфлях. Мужчины смотрели на их противостояние с явным удовольствием, хоть чем-то развлекая себя, потому что окружающее пространство поражало своей однотипностью и просто вышколенной правильностью. До тошноты ровные ряды правильных, едва не улыбающихся деревьев, словно выставленных на парад перед приездом высокопоставленных гостей, вытягивались по струнке. На их ветвях не было ни птиц, ни мелких зверьков. Во мху не копошились насекомые, вездесущие любопытные сумеречники не подглядывали из своих лежбищ голодными алчущими глазами. Все было отвратительно спокойно, и от этого время перехода мучительно растягивалось не только для хромающей девушки.

— Корса-а-ач, — ныл Владомир, крутясь неподалёку и швыряясь мелкими камушками в наиболее невзлюбившиеся кусты. — Ты-то хоть знаешь, сколько нам ещё воло-о-очься-а-а. Меня уже тошнит от этих дилетантских зарисовок на тему идиллия дикой природы. Когда мы уже выйдем к этому треклятому храму, разрази его гром?! Я уже готов своими руками прибить всех сумеречников из этого рассадника порока, лишь бы не сдохнуть от скуки. Ты меня слушаешь? Ко-о-орсач, сколько нам ещё идти-и-и…

— Можно и не идти, — устало отозвалась девушка, приставляя ко лбу ладонь и отмечая начало закатной пляски теней высоко в окровавленных с запада верхушках. — Им наш приход нужен едва ли не больше, чем нам самим. Если так хотят, пусть сами приходят.

После этих слов Каринка по-простому села на землю и принялась растирать многострадальную ногу. Отряд недоумённо остановился, заинтересованный такой наглостью странной ведьмы.

— Возможно, великое хранилище появится, когда наша несравненная ведунья соизволит топнуть ножкой, — язвительно заметила Феррбена, становясь в эффектную позу, лучи солнца проникали сквозь её роскошные, не потерявшие вида после долгого пути волосы, превращая их в россыпь золотого шёлка.

— Неа, — скептично заключил рыжий колдун, цепко смерив взглядом статную вурлачку самым бесстыдным образом, — Корсач у нас гонором не вышла. Тут по-статусней особа нужна. Император там или Рокирх, на худой конец, мы же не забор возле дома двигать собираемся.

Дружный хохот сотряс образцовое изображение леса, к ворчливо-скрипящему неудовольствию его обладателя. Голос ругался очень изощрённо и хорошо, что кроме благовоспитанной Каринки никто его не слышал. Шутки шутками, а идея привала пришлась всем по душе. Люди не находили в себе ни желания, ни сил двигаться дальше по ставшей бесконечной дороге в никуда. Каринка даже не сдвинулась с места, позволяя лагерю обрастать вокруг собственной персоны, как большому плесневому грибу. Ларсарец, погружённый в свои мысли расхаживал рядом, не утруждая себя даже разбором пожитков. Мужчина был поглощён идеей, что, как известно для большинства представителей этого пола считалось занятием первостепенным, даже если вся глубина идеи заключалась в поиске завалившегося на дно сумки носка. Его монотонные движения привлекли к себе внимание, и уже половина отряда исподтишка следила за ходом его мыслей. Телохранитель с совершенно не гроллинскими замашками зашёл на третий круг, после воровато отвернулся и показательно топнул ногой. Каринка беззвучно хихикнула, дивясь обезоруживающей наивности коренного обитателя дворцовых застенков. Владомир сначала глуповато воззрился на сей акт, но обменявшись красноречивыми взглядами с названной сестрой, бесцеремонно заржал в полный голос. Наследник заметно стушевался и уже хотел поставить на место наглеца, как на дорогу вернулись взволнованные разведчики и, задыхаясь от восторга сообщили, что в шагах тридцати от их лагеря неожиданно появилась огромная площадка с разрушенными зданиями. В этот миг нелепая маскировка венценосной особы была окончательно разрушена, и весь отряд мог наблюдать воочию небритого, грязного и уставшего Наследника Императора.