Евгения Кострова - Калейдоскоп вечности (СИ)

Тот человек сказал, что пришел проверить, достойны ли они лотосового престола. Означает ли смерть тысячи невинных людей, что никто из них не заслуживает божественной власти или же то, что праведник полуночного владычества покинул смертных, отпустив души несчастных из чудовищных образов, означало, что они смогут достичь своих стремлений? Даже отмеченный судьбою чудом остался в живых, смерть все еще блуждала среди них. Золотые косы солнечного света сплетались между собой, падая и на его лицо, словно смягчая мучения и угрызения, терзавшие сердце. Страсти безумного пожарища канули в прошлое, теперь они должны сделать все, чтобы их мечты не ушли в пепел и прах.

Как и предсказывал Александр, к полудню Скай действительно уже мог ходить. Ему было сложно перебороть в себе горчайшую досаду того, что перевязывали его руки бритта, а не просветленного целителя, прошедшего церемониальное омовение, и когда пальцы юноши касались его кожи, он невольно вздрагивал, страшась вымышленной угрозы, не пугала боли, но новое предательство. Его недоверие не было бесформенной думой, они все еще оставались врагами друг другу, но если Скай не мог умерить своей решимости, то двое незнакомых людей, находящихся в гостиной комнате вели себя вполне непринужденно и даже дружественно. Слуги принесли ему на стеклянных подносах наряд из прекрасной небесно-голубой ткани, расшитый жемчугом и атласными синими лентами, выплетающие чудесный восточный узор, светлые брюки свободного кроя и тканевые белые тапочки с золотыми вставками, осыпанные самоцветами. В покорном раболепии испрашивали о его желаниях и состоянии, но он только легко улыбался, отказываясь от подношений с хрустальными фужерами с красным вином из рябины и меда, и широких тарелок с фруктами. А вот хозяин обители любил вино, хотя и был на несколько лет младше Ская, его золотой бокал всегда был полон до краев красной жидкостью, которую он испивал как воду, оставаясь в твердом рассудке и легком настроении с присущей детям прытью передвигая израненными пальцами алмазными фигурами на шахматной доске. Лира же сидела спокойно на противоположной софе, держа в хрупких ладонях пиалу с жасминовым чаем, и лишь изредка поглядывала в его сторону, и мгновенно опускала зеленые глаза, и на губах девушки играла призрачная, миловидная улыбка, хотя кожа была ее такой бледной, что он мог разглядеть синеющие вены. Просторный зал со всех сторон был заставлен молочно-белыми стеллажами с книгами на самых разных языках. Среди объемных томов встречались настоящие раритеты, повествующие о дальних островах, оставленных в одиночестве в далеких океанских просторах, и отрезанных от континента, как были и произведения, лингвистика, которых скорее вводила в ужас, нежели окутывала разум таинственным колоритом, скрывающемся среди страниц. Многие бы библиотекари и ценители по достоинству бы распалялись бурными овациями лишь при виде некоторых из рукописных трудов.

Сделав очередной ход, и продвигая вперед коня с рубиновой уздечкой, рука Александра застыла на статуэтке, когда он обратил свой взгляд к ярусу открытых квадратных окон, прислушиваясь к мягкому звону, протекающему нежной мелодией по улицам белого города. Звук отскакивал от стен, доносясь в своем полном и гармоничном единении до каждого слушателя. Британец незамедлительно поднялся с высокого кресла, распахивая стеклянные двери, ведущие на балкон, и мгновенно устремляя взгляд на дальние площади, откуда тянулась многолюдная процессия в красном облачении. Карминово-палящие мантии служителей храмов вздымались невесомой фатою, простирающиеся в длину на двенадцать метров, и маленькие дети в белых, как посыпанные снегами озера, плащах удерживали в слабеньких ручонках великолепную ткань, так и рвущуюся вырваться на волю. Неуловимая доброта, читающаяся в их светлых лицах, неиспорченная невинность сердца, могла затеплить даже самые отдаленные и холодные звезды на небосводе. Вздымали темные и мрачные опахала из лотосовых листьев гигантские стражи, прикрывая от знойного солнца жриц-прислужниц, прячущих свои прекрасные лики за черными масками, что несли золотые кадила. Арфисты и флейтисты шли стройным рядом, идя в ногу с партнерами, шепча напевом стихотворные молитвы, вознося покой к небесным дворцам. И за благостным ходом несли золотые паланкины.

— Что такое? — встрепенулась Лира, поднимаясь из-за стола, своим порывом расколов чашу, поддавшись волнению Александра, что так и продолжал стоять в сочувственно-печальном созерцании.

— Похоже, что они решились устроить погребальную церемонию, — сердито изрек он. Его плечи сжались, а голос дрожал, когда он с силой ударил кулаком по дверным серебряным скобам, покрытые гравировкой, еле сдерживая гнев. — Вместо того чтобы спасать и переправлять людей, когда была возможность, они молчали, сделав вид, что ничего не происходило, а теперь устраивают торжественные проводы. Оборвалось столько жизненных путей! И люди плетутся за представителями, как за посланниками богов, они что вернут людям их родных и близких своими наставническими нравоучениями, распаляясь словесной проповедью?

Лира печально склонила голову, сжав вместе ладони, как если бы пыталась удержать себя, чтобы не упасть. Скай же молчал, хотя у него складывалось впечатление, что с каждым ударным звоном, в сердце ему вбивают кол. Он походил на птицу с оторванными крыльями. И если бы в иной раз он показал буйство своего характера, сейчас у него просто на это не было сил. Но подняв голову, и увидев как по прозрачно-блестящим краям шахматных фигур, лучится отблеск дневной денницы, он сказал, как по наитию:

— Нам нужно пойти на церемонию, и как участникам Турнира отдать дань должного перед павшими жителями Старого города, поклониться благословенным Представителям, посетившим заупокойные молебны. Каждый из избранных перстнем провидицы Шанхая будет стоять среди обычных граждан, мы тоже должны присутствовать на обряде.

Александр тяжело выдохнул, с гротом захлопнув за собой стеклянные двери, и резко обернулся, раздражение и злоба пересекли его молодое лицо, когда он закрыл свои глаза, а потом в странном замешательстве всматривался в меховые ковры, расстеленные на полу. Он сцеплял, сжимал и разжимал пальцы, ходя по залу, оттесняя суровость нрава, и опершись на спинку кресла, сглотнул вставший ком в горле, казалось, что успокоение давалось ему с большим трудом.

— Что же, сложно не согласиться с заявлением, когда…

Он прервался на полуслове, когда полог пурпурного бархата отодвинулся, и в зал вошел человек с удивительно красивыми струящимися темными волосами, перевязанными алой тесьмой. На нем было белоснежное одеяние, оттенявшие его черные как оперение дрозда длинные пряди, но выделяла его клеймо рубина на левой мочке уха. Александр беспокойно оглядел вошедшего, хмурясь и пытливо вспоминая имя молодого человека, который в свою очередь отвесил каждому вежливый и учтивый поклон.