Сергей Гавань - Изумрудный трон

Джензен остановился и с покрасневшим лицом посмотрел на Кархария.

— Дивайн?

Кархарий с любопытством изучал лицо парня. Растерянность, волнение, удивление. Эмоции, могущие принадлежать как виновному, так и невиновному человеку. Он решил легонько испытать его на прочность.

— Это всё покушение на Шаку, Джензи. Разумеется, я решил проверить и тебя. Лично. Не прошу у тебя прощения, потому что знаю, что ты прекрасно меня поймёшь.

— И… каков результат?

— Я нашёл вот эту книжку, — Кархарий выудил из кармана толстый томик с гибкой обложкой. — Твой чистовик. В нём ты описываешь свои эксперименты в области нахождения магических Слов. Рефрамантия Сознания, Пространства, Времени.

Джензен покраснел. Очень хорошо.

— Не нужно стыдиться написанного, Джензен. Очень любопытное исследование природы рефрамантии Сознания. Очень амбициозно. Я был таким же в твоём возрасте.

Джензен наклонился и одёрнул края платья.

— Да, дивайн, я изучал рефрамантию Сознания, как и десятки учёных до меня. И если вы, дивайн, решили, что я в чём-то их превзошёл, то мне придётся вас разочаровать.

В его глазах мелькнула обида. Кархарий положил руку ему на плечо.

— Ну-ну, юный честолюбец, порой амбиции нуждаются в нескольких хлёстких ударах. Падать тоже бывает полезно. Так значит, это является причиной твоего хмурого лица в последние недели? Твои исследования не привели ни к чему?

Джензен несколько мгновений молчал, и мужчина чувствовал, как в нём борются какие-то мысли.

— Нет. Дивайн, по правде сказать, я устал от вашей племянницы.

Теург удивлённо вскинул брови.

— Поначалу мне удавалось выдерживать её взбалмошность, но вы сами знаете Шаку — если ей понравилась какая-то вещь, то она вцепится в неё всеми конечностями. Боюсь, она слишком сильно привязалась ко мне.

— Тебе не нравится женское внимание?

Джензен покраснел.

— Нравится, но меня тревожит трон.

Кархарий заходил из стороны в сторону, сцепив руки за спиной.

«Наконец-то!»

Джензен тяжело дышал, выжидающе глядя на него. Очевидно, юноша боялся начинать разговор о его племяннице, опасаясь наказания. Но Кархарий всегда считал себя практичным человеком. В словах помощника был смысл.

— Я подумаю, что можно сделать.

— Подумаете, дивайн?

— Если у ребёнка вырвать из рук игрушку, то он поднимет на уши всю семью. Утром я купался в солнечной ванне, наслаждался ароматом ландышей и подсчитывал пылинки в воздухе, а вечером могу выслушивать балладу о том, как юная пророчица возненавидела злого дядюшку, который лишил её общества интересного молодого человека.

— Но вы же понимаете, что я могу стать проблемой для претендентов на трон, дивайн, — повысил голос Джензен. — Да, я не являюсь нерешаемой проблемой, но зачем создавать лишние сложности? К тому же, я волнуюсь и за себя. Если я буду мешать трону, меня с лёгкостью сметут с доски.

Кархарий улыбнулся.

— Ты молодец. В самом деле, я ожидал от тебя чего-то такого. Не беспокойся, мы вырвем больной зуб, но только не варварским способом. Воспользуемся обезболивающим средством.

— Ваши метафоры достойны самого Цирекона, дивайн.

— Насмехайся, мой помощник, насмехайся, — Кархарий подошёл к дверям, и те медленно распахнулись. — Но только не на публике, ты знаешь.

Молодой человек кивнул.

— Что мне делать теперь, дивайн?

— А теперь, Джензи, ты должен навестить Гольтимера, ренеда Нираадского. Он остановился у своих родственников возле сквера имени Михэя Мендрагуса. Ты легко его найдёшь — трёхэтажный особняк с сиреневой черепицей. Представишься страже, и тебя пропустят.

— Что ему передать?

— Что я очень занят и удостою его аудиенцией на пиру после панихиды.

— Довольно грубо, дивайн. Панихида состоится не менее, чем через неделю.

— То-то и оно. А теперь ступай.

Проводив помощника взглядом до конца коридора, Кархарий провёл рукой по волосам. Всё шло хорошо.

Глава 32. Раскол

Гирем медленно брёл по пыльной просёлочной дороге, глядя себе под ноги в простых кожаных сапогах. Воздух был нестерпимо удушливым, из-за чего он то и дело утирал потный лоб тыльной стороной ладони и дышал ртом. Летняя жара провела горячими пальцами по окрестным холмам Герранской гряды, выжелтив высокую траву, раскалив землю и принеся лесные пожары, дым которых поднимался над лесом. Такого не было уже давно, и дядя Алан ничего не мог с этим поделать — его воздушная магия не могла охладить воздушные массы, чтобы вызвать на поля Геррана желанный дождь. Оставалось выживать и молиться Кебее, чтобы она прекратила жестокую пытку.

Гирем сошёл с просёлка и направился по заросшему жёсткой травой склону холма к торчавшим из земли могильным камням. Надгробия стремились к ярко-синему небу серыми стрелами церковных символов. Их окружали заросли жниваденя и чернополоха, чьи стебли замерли на безветрии. В воздухе раздавались трели полевых пташек; они вплетались в вибрирующий хор, создаваемый кузнечиками, которые попрятались в траве.

Джензен тоже был здесь, закутанный в сиреневую накидку из тончайшей ткани, которую ему на день рождения подарил Гирем. Длинные волосы младший брат собрал в конский хвост, на отцовский манер. Он стоял в стороне от ограждения, за которым начиналось кладбище, и молча смотрел на небольшую деревянную табличку, заросшую сорняками. Гирем тихо стал рядом и поднял на неё взгляд. Косые, выщербленные лобзиком линии, складывались в имя.

«Керс Стег».

Гирем почувствовал странное неудобство внутри. Словно что-то склизкое неприятно провернулось между желудком и сердцем. Керс умер вскоре после того, как ему отрезали ноги. Говорили, что он отказался принимать пищу, считая, что будет лишним ртом в семье, где и так было трое детей. Потом его тело сожгли, как делали со всеми простолюдинами. Под деревянной табличкой не было ничего, кроме воспоминаний.

— Ты веришь в существование души, брат? — спросил Джензен.

Гирем с любопытством посмотрел на брата. Поразмыслив, он сложил на груди руки.

— Рефраманты, которые знают заклинания смерти, говорят, что у нас нет души. Что люди — это лишь живой агрегат, который состоит из мышц, костей, мозга и нервов. Что для оживления мертвеца достаточно правильно их простимулировать. Вот так всё просто.

— Возможно, — Джензен склонил голову. — Знаешь, почему я здесь? Тут лучше думается о прошлом. Такое ощущение, что на кладбище есть прямой ход к тому месту, куда могли бы уходить души мертвецов. Когда я стою здесь, мне кажется, что это место становится гораздо ближе. И прошлое вместе с ним.