Том Арден - Султан Луны и Звезд

И снова наступила тишина. Прыщавый и Малявка лежали, тесно прижавшись друг к другу, и слушали, как в другой стороне, у стенки подземной кладовой скребется крыса. Казалось, этот звук доносится откуда-то издалека. Как ни странно, мальчики чувствовали себя в полной безопасности на своем ковровом островке.

Вдруг Малявка пробормотал:

— Прыщавый? А может быть, тебе Султан поможет? Ну, сделает тебя покрасивее, в смысле.

— Султан? Какой еще султан?

— Из песни. Тот султан, про которого в песне поется.

И снова наступила пауза. Малявка задышал еще медленнее и ровнее, но Прыщавый шепотом позвал его:

— Писун? То есть... Малявка? А может, споешь мне эту песню?

— Не знаю... не вспомню.

Прыщавый стиснул руку друга.

— Ну попробуй вспомнить, Малявка.

Но малыш наконец уснул. Прыщавый снова погладил его. Он был просто переполнен любовью и нежностью. Как ему хотелось прямо сейчас взять Малявку на руки, поднять и унести куда-нибудь, где было бы красивее и лучше! Странные, спутанные мечты сгустились вокруг него в темноте, подобно облакам. Скоро, очень скоро Прыщавый должен был погрузиться в эти облака, утонуть в них с головой, но не сейчас, не сейчас... Вдруг им овладело другое, более острое желание...

Нет!

Прыщавый резко откатился подальше от малыша, в отчаянии сжал край ковра, уставился в темноту. О, это случилось давным-давно, до того, как он стал таким отвратительным. Теперь казалось, что это случилось не с ним, а с другим мальчиком, но он никогда, никогда не смог бы забыть ту жуткую боль.

Нет. Только не Малявка.

Откуда-то сверху в каморку проникал тусклый свет. Вот он мелькнул — и Прыщавый заметил плавные очертания металлического предмета. Это была лампа, лежавшая на боку. Прыщавый протянул к ней руку, взял, прижал холодную медь ко лбу, к груди.

— Прыщавый? Ты чего? Ты плачешь, что ли?

Нет-нет, он не мог заплакать — ведь от слез бы пребольно защипало кожу, покрытую прыщами.

— Уснуть не могу никак, вот и все.

— Спеть тебе песню?

Прыщавый что-то согласно пробормотал. Медленно и нежно, как нечто хрупкое, он гладил лампу, прижатую к груди, а Малявка тихонько, еле слышно, запел:

Всадник в одеждах лиловых, грустно вершащий свой путь,Если ты грезишь о славе, лучше о ней забудь.Царство твое — Катакомбы, удел твой прост:Скорбь, униженье, досада и вечный пост.Разве тебе сравниться с Султаном Луны и Звезд? 

Вождь в зеленых одеждах, в джунглях живущий вождь,Там, где листва густая, там где годами дождь,Ты не купайся тщетно в облаке сладких грезИ не копи напрасно умыслов и угроз:Не сокрушишь ты Султана Луны и Звезд!

Наверное, если бы Малявка спел еще, Прыщавый попросил бы его объяснить смысл слов песни. Наверное, потом они бы зажгли медную лампу, сели бы рядышком на корточки и принялись бы рассматривать рисунок на ковре. Но все время, пока Малявка напевал, Прыщавый поглаживал лампу, и вот тут-то все и случилось.

Малявка замолчал.

Прыщавый вскрикнул.

Облако разноцветного дыма заполнило каморку. Дым местами чернел, местами сквозь него просвечивали вспышки молний. А потом столь же неожиданно дым развеялся, а рядом с Прыщавым и Малявкой на ковре очутился пузатый коротышка. Он уселся, скрестив под собой ноги и сложив короткие ручки на животе. Коротышка загадочно улыбался, и от него исходило странное свечение.

Прыщавый и Малявка испуганно вскочили, но не успели они раскрыть рты, чтобы задать коротышке вопрос, как тот сам им ответил — ну, если так можно выразиться. Глазки его засверкали, и он разразился потоком слов:

— Небось гадаете, кто я такой? И не замечаете сходства? Ну, приглядитесь же! Ох, да вы, похоже, простолюдины, — вздохнул коротышка. — Как бы то ни было, мой дорогой братец настаивал на том, чтобы я носил это дурацкое обличье. Да уж, братец! Столько времени миновало — узнает ли он меня? Бедняга Оман! И я бедняга! Какие ужасные страдания мне пришлось пережить! Солнцеворот за солнцеворотом я томился в этой лампе, а лампа валялась на дне сундука, принадлежавшего дряхлому старику, и я мечтал только об одном: чтобы кто-нибудь, хоть кто-нибудь потер лампу. И кто же ее потер? Домечтался! Ее потер этот козлобородый негодяй, который пожелал оказаться здесь! А когда козлобородый забыл про лампу, я так боялся, что мне придется торчать в этой зловонной яме до скончания времен. В каком я был отчаянии, ребята, и не передать! — Коротышка выпучил глаза. — Но позвольте, однако же, представиться, а вас я знаю. Пожалуй, мой прыщавый дружок, ты более склонен к приключениям, чем козлобородый, а? Я так сразу и подумал, что ты обожаешь приключения — ведь ты столько всего увидел, просто держа в руках лампу! И услышал. Неплохое представление я вам устроил, а, ребята? — Джинн пристально уставился на Прыщавого. — Ну, надеюсь, ты не поведешь себя, как козлобородый? Более дурацких желаний мне еще никогда не...

— Заткнись! — вырвалось у Прыщавого.

— Прыщавый, осторожно! — прошипел Малявка. — Он же волшебник!

Как раз в этом Прыщавый нисколько не сомневался. Он держал в руке медную лампу, из носика которой все еще струился дым. Коротышка по-прежнему светился, а когда Прыщавый опустил глаза, то невольно зажмурился: таким ярким стал рисунок на ковре, озаренном странным сиянием.

Прыщавый посмотрел на коротышку.

— Кто ты такой? Чего ты хочешь?

Все это время улыбка не сходила с лица коротышки, а тут он громко расхохотался.

— О-хо-хо! Молодо-зелено! Ну ладно, извини, я тебя оскорбил в присутствии товарища, но ты ведь меня понял... Достаточно будет сказать, дружок, что я... — коротышка тяжело, сокрушенно вздохнул, — что я — джинн, раб той самой лампы, которую ты держишь в руках. И это означает, что я должен спросить у тебя, чего ты хочешь. — Презрительно скривившись, джинн добавил: — Господин.

— Г-господин? — с сомнением переспросил Прыщавый.

Джинн вытаращил глаза.

— ЖЕЛАНИЯ! Говори, какие у тебя есть желания, балбес прыщавый. Чего ты ЖЕЛАЕШЬ?

— Прыщавый, — прошептал Малявка, — ты понимаешь, что это значит?

— А ты-то понимаешь? — прищурился коротышка-джинн, взглянув на малыша, нетерпеливо перевел взгляд на Прыщавого и вздохнул. — Только не говори, что тебе надо подумать.

Но Прыщавый был слишком взволнован для того, чтобы понять, что его снова поддели. Он смело шагнул вперед.

— Я хочу, чтобы ты... унес нас отсюда!

— О-о-о... опять то же самое! — простонал джинн, щелкнул пальцами и исчез. В следующее мгновение коврик поднялся в воздух. Мальчики вскрикнули, присели, распластались ничком. «Мы же сейчас стукнемся о потолок!» — только об этом они оба и думали.