Джо Аберкромби - Прежде чем их повесят

— Да… рухнул великий купол. — Маг, прищурившись, осмотрел разоренное место и поднял глаза к небу. — Уместная метафора.

Он вздохнул и медленно прошаркал по изогнутому проходу между мраморными полками. Джезаль с сомнением смотрел на нависшую над головами громадину, размышляя, что будет, если кусок свалится ему на голову. Тут уж и Ферро не сумеет зашить. Джезаль недоумевал, зачем он понадобился Байязу здесь, впрочем, то же он мог сказать и про все путешествие — и уже говорил. Так что оставалось только глубоко вздохнуть и хромать следом за магом. Девятипалый шел чуть сзади, и звуки его шагов эхом разносились по зданию.

Длинноногий, аккуратно выбирая дорогу по разбитым ступеням, разглядывал рухнувший потолок с величайшим интересом.

— Что это было? — спросил он, и его голос отразился от изогнутых стен. — Что-то вроде театра?

— В каком-то смысле, — ответил Байяз. — Это была большая палата имперского сената. Здесь восседал император, слушая дебаты мудрейших граждан Аулкуса. Здесь принимались решения, менявшие ход истории.

Байяз вскарабкался на ступеньку и пошаркал дальше, взволнованно показывая на пол. Его голос дрожал от возбуждения.

— Вот на этом самом месте, помню как сейчас, Калика обращался к сенату, предостерегая против завоеваний империи на востоке. А вот оттуда Иувин отвечал ему с неотразимыми доводами — и победил. Я смотрел на них, завороженный. Двадцатилетний — я замирал от восторга. Я по-прежнему помню их спор — до мельчайших подробностей. Слова, мой друг. В словах может быть больше силы, чем во всей стали Земного круга.

— Все же клинок в ухе — больнее, чем слово, — прошептал Логен. Джезаль расхохотался, но Байяз, похоже, не обратил внимания. Он торопливо метался от одной каменной скамьи к другой.

— Здесь Скарпиус читал проповедь об опасностях разложения и об истинном значении гражданского долга. Сенат завороженно внимал ему. Его голос звенел, как… как… — Байяз взмахнул рукой, словно пытаясь достать нужное слово из воздуха. — А! Какая теперь разница? В мире не осталось ничего надежного. Тогда было время великих людей, делающих то, что правильно. — Байяз хмуро посмотрел на каменную крошку, покрывшую пол громадного зала. — А сейчас — время мелких людишек, делающих то, что обязаны. Мелкие люди с мелкими мечтами, идущие по стопам гигантов. Все равно видно, какое это было величественное строение!

— Э… да… — отважился ответить Джезаль, отходя от остальных, чтобы взглянуть на барельефы, вырезанные за рядами сидений. Полуобнаженные воины в неуклюжих позах тыкали друг в друга копьями. Несомненно, одни герои; вот только тут ужасно воняло. И гнилью, и сыростью, и потом зверей. Аромат плохо убранных конюшен. Джезаль вгляделся в сумрак, сморщив нос.

— Что это за запах?

Девятипалый принюхался — и вмиг его лицо изменилось, превратившись в маску ужаса.

Логен выхватил меч и шагнул вперед. Джезаль повернулся, нащупывая рукояти мечей. Грудь сковало внезапным страхом.

Сначала он принял это за какого-то попрошайку: темная фигура в лохмотьях стояла на четвереньках всего в нескольких шагах. Потом Джезаль увидел руки; скрюченные, вцепившиеся в щербатый камень. Потом он увидел серое лицо — если это можно назвать лицом. Плоский безволосый череп, плебейская челюсть с огромными зубами, плоский пятачок, как у свиньи, крохотные черные глазки, пышущие яростью. Нечто среднее между человеком и животным, только гораздо уродливей и того, и другого. Джезаль застыл на месте. Вряд ли нужно было сообщать Девятипалому, что теперь он ему верит.

Было ясно: в мире существуют такие существа, как шанка.

— Бей! — заревел северянин, карабкаясь по ступеням большой палаты с мечом в руке. — Убей!

Джезаль неуверенно двинулся в сторону существа, но ноги еще плохо слушались, а шанка оказался проворным, повернулся и метнулся по холодным камням к трещине в изогнутой стене и ввинтился в нее, как кошка в щель в заборе, прежде чем Джезаль успел сделать пару нетвердых шагов.

— Ушел!

Байяз уже спешил к дверям; удары его посоха по мрамору отдавались эхом.

— Мы видели, мастер Луфар. Мы все видели — очень отчетливо!

— Будут еще, — прошипел Логен. — Их всегда много! Надо идти!

Вот невезение, подумал Джезаль, ковыляя к дверям, спотыкаясь на разбитых ступенях и морщась от боли в колене. Не повезло, что Байязу вздумалось остановиться — именно здесь и сейчас. Не повезло, что у Джезаля сломана нога и он не смог догнать это омерзительное существо. Не повезло, что они приехали в Аулкус, а не смогли перейти реку несколькими милями ниже по течению.

— Как они сюда попали? — крикнул Логен Байязу.

— Могу только гадать, — проворчал маг, ежась и тяжело дыша. — После смерти Делателя мы охотились на них. Мы загнали их в темные углы мира.

— Трудно найти угол темнее, чем этот. — Длинноногий спешил мимо к выходу и спустился по крыльцу, перепрыгивая через две ступеньки; Джезаль скакал следом.

— Что там еще? — спросила Ферро, снимая с плеча лук.

— Плоскоголовые! — проревел Девятипалый.

Она непонимающе уставилась на него, и Логен шлепнул ее свободной рукой.

— Просто скачи!

Не повезло, что Джезаль победил Бремера дан Горста, и Байяз выбрал его для этого безумного путешествия. Не повезло, что вообще взял в руки клинки. Не повезло, что отец захотел отдать его в армию, вместо того чтобы позволить ничего вообще не делать — как братья. Удивительно, как все это могло прежде казаться везением. Иногда трудно отличить везение от невезения.

Джезаль доковылял до лошади, ухватился за луку седла и неуклюже втащил себя наверх. Длинноногий и Девятипалый уже были в седлах. Байяз дрожащими руками укладывал на место свой посох. Где-то позади, в городе, начал звенеть колокол.

— Ох, боже мой, — произнес Длинноногий, широко распахнутыми глазами разглядывая множество статуй. — Ох, боже мой.

— Не повезло, — прошептал Джезаль.

— Что? — Ферро уставилась на него.

— Ничего. — Джезаль скрипнул зубами и пришпорил лошадь.

Нет никакого везения. Слово «удача» придумали идиоты, чтобы объяснять последствия собственной поспешности, эгоизма и тупости. Чаще всего невезение означает плохой план. И вот подтверждение.

Она ведь предупреждала Байяза, что кто-то есть в городе, кроме нее и пяти розовых идиотов. Предупреждала, но никто не слушал. Люди верят только в то, во что хотят. Одно слово — идиоты.

Пока ехали, она следила за остальными. Ки, на тряской повозке, прищурившись, смотрит вперед. Луфар, с выпяченными губами, слился с седлом, как опытный всадник. Байяз, плотно сжав челюсти, с белым напряженным лицом хмуро вцепился в поводья. Длинноногий то и дело оглядывается через плечо — глаза расширились от страха и тревоги. Девятипалый, трясясь в седле, тяжело дышит и больше смотрит на поводья, чем на дорогу. Пять идиотов — и она.