Анджей Сапковский - Башня ласточки

Окунь перестал трепыхаться, лежал, шевеля жабрами, среди своей цветасто-полосатой братии. Девушка смотрела, задумавшись.

– Смерть на льду, – сказала она наконец, – есть в ней что-то завораживающее.

– Э?

– И далеко до озера с руинами? В которую сторону ехать?

Он сказал. Показал. Даже выцарапал на льду острым концом пешни. Она кивала, запоминая. Кобыла на берегу озера била копытами о замерзшую землю, фыркала, гнала пар из ноздри.

Он смотрел, как девушка удаляется вдоль западного берега озера, как галопом идет по краю откоса на фоне безлистных ольх и берез, через изумительный, сказочный лес, который мороз изукрасил глазурью инея. Вороная кобыла шла с неописуемым изяществом, грацией, быстро и в то же время легко, едва слышны были удары копыт о смерзшийся грунт, едва порошился серебристый снежок на задетых ею ветках. Как будто по глазурованному и застывшему на морозе лесу из сказки летел не обычный, а сказочный конь, конь-призрак. А может, это и вправду был призрак? Демон на призрачном коне, демон, принявший обличье девушки с огромными зелеными глазами и изуродованным лицом?

Кто же, ежели не демон, путешествует зимой? Расспрашивает о дороге к заклятым руинам?

Когда она отъехала, Госта быстро собрал свое рыбацкое немудреное имущество. До дома шел лесом. Сделал крюк, но разум и инстинкт предупреждали, что не надо идти просеками, не надо быть на виду. Девушка, подсказывали разум и инстинкт, наперекор всему привидением не была, а была человеком. Вороная кобыла не была привидением, а была лошадью. А за такими, что в одиночку на коне носятся по безлюдью, вдобавок зимой, очень даже часто следует погоня.

Часом позже по просеке пронеслись четырнадцать лошадей с седоками. Погоня.

Риенс еще раз тряхнул серебряной коробочкой, выругался, в бешенстве ударил ею по луке седла. Но ксеноглоз молчал. Как заколдованный.

– Магическое дерьмо, – холодно отметил Бонарт. – Заело побрякушку с ярмарки.

– Или же Вильгефорц демонстрирует нам свое к нам отношение, – добавил Стефан Скеллен.

Риенс поднял голову, окинул обоих злым взглядом.

– Благодаря побрякушке с ярмарки, – ядовито заметил он, – мы напали на след и его уже не потеряем. Благодаря господину Вильгефорцу мы знаем, куда направляется девушка. Мы знаем, куда идем и что нам предстоит сделать. Я считаю, что это много. По сравнению с вашими действиями месячной давности.

– Не болтай лишнего. Эй, Бореас? Что говорят следы?

Бореас Мун выпрямился, закашлялся.

– Она была здесь за час до нас. Когда может, старается ехать быстро. Но это местность сложная. Даже на своей сказочной кобыле она опередила нас не больше чем на пять-шесть миль.

– Значит, все-таки она лезет между озерами, – буркнул Скеллен. – Вильгефорц был прав. А ведь я не верил ему…

– Я тоже, – признался Бонарт. – Но только до того момента, когда вчера кметы подтвердили, что около озера Тарн Мира действительно есть какое-то магическое сооружение.

Кони фыркали, из ноздрей валил пар. Филин кинул взгляд через левое плечо на Жоанну Сельборн. Вот уже несколько дней не нравилось ему выражение лица телепатки. «Я становлюсь нервным, – подумал он. – Эта гонка всех нас измочалила и физически, и психически. Пора кончать. Самое время!» Холодная дрожь пробежала у него по спине. Он вспомнил сон, который посетил его предыдущей ночью.

– Ладно! – встряхнулся он. – Довольно рассуждений. По коням!

Бореас Мун свешивался с седла, высматривал следы. Дело шло с трудом. Землю сковало как железом, образовались замерзшие комья, и быстро сдуваемый с них ветром снег удерживался только в бороздках и впадинах. Именно там-то Бореас и выискивал отпечатки подков вороной кобылы. Требовалась большая внимательность, чтобы не потерять след, особенно теперь, когда шедший из серебряной коробочки голос перестал давать советы и указания.

Он зверски устал. И волновался. Они преследовали девушку уже почти три недели, с самой Саовины, после резни в Дун Даре. Почти три недели в седлах, все время в погоне. И все это время ни вороная кобыла, ни едущая на ней девушка не слабели, не снижали темпа. Бореас Мун высматривал следы.

И не мог перестать думать о сне, который посетил его в последнюю ночь. В этом сне он тонул, захлебываясь водой. Черная топь замкнулась у него над головой, а он шел ко дну, в горло и легкие врывалась ледяная вода. Он проснулся вспотевший, мокрый, горячий – хотя кругом стоял прямо-таки собачий холод.

«Довольно уж, – думал он, свешиваясь с седла и высматривая следы, – самое время с этим кончать».

– Мэтр! Вы меня слышите? Мэтр?!

Ксеноглоз молчал, как проклятый. Риенс энергично подвигал руками, дунул на замерзшие пальцы. Шею и спину кусал мороз, крестец и поясница болели, каждое резкое движение коня напоминало об этой боли. Даже ругаться уже не хотелось.

Почти три недели в седлах, в постоянной погоне. В пронизывающем холоде, а последние несколько дней – трескучем морозе. А Вильгефорц молчит.

«Мы тоже молчим и глядим друг на друга волками!» Риенс растер руки, натянул перчатки. «Когда Скеллен на меня смотрит, – подумал он, – у него такой странный взгляд. Неужели хочет предать? Что-то слишком уж быстро и чересчур легко он тогда согласился с Вильгефорцем… А этот отряд, варнаки, ведь они ему верны, выполняют его приказы. Когда мы схватим девушку, он, несмотря на уговор, либо убьет ее, либо отвезет к своим заговорщикам, чтобы воплощать в жизнь идиотские идеи о демократии и гражданском правлении.

А может, Скеллен уже отказался от заговора? Родившийся конформистом и конъюнктурщиком, он сейчас, возможно, уже подумывает о том, чтобы доставить девчонку императору Эмгыру?

Нет, странно он как-то на меня поглядывает, этот Филин. Да и вся его банда. И Веда Сельборн…

А Бонарт? Бонарт – непредсказуемый садист. Когда он говорит о Цири, голос у него дрожит от ярости. В зависимости от минутного каприза он готов прикончить девушку либо украсть, чтобы заставить драться на аренах. Договор с Вильгефорцем? Плевал он на этот договор. Тем более теперь, когда Вильгефорц…» Риенс вытащил ксеноглоз из-за пазухи.

– Мэтр? Вы меня слышите? Это Риенс…

Прибор молчал. Риенсу даже расхотелось злиться. «Вильгефорц молчит. Скеллен и Бонарт заключили с ним пакт. А через день-другой, как только догоним девчонку, может оказаться, что пакт-то пшик? И тогда я могу получить ножом по горлу. Или отправиться в путах в Нильфгаард в качестве доказательства Филиновой лояльности… Дьявольщина!

Вильгефорц молчит. Ничего не советует. Пути не указывает. Не рассеивает сомнения своим спокойным, логичным, проникающим до глубины души голосом. Молчит. Ксеноглоз испортился. Может, из-за холода? А может… Может, Скеллен был прав? Может, Вильгефорц действительно занялся чем-то другим и его не интересуем ни мы, ни наша судьба?