Анатолий Агарков - Семь дней Создателя

Нет, эта тема для бесконечных домыслов. Надо сосредоточиться на главном. А что есть главное? Костя на своей колымаге проникал в параллельные миры. И делал это, видимо, без особого труда. Там он прятался от станций слежения. Ну, конечно же, Люба говорила: раз — и без следа. Значит, делается это достаточно легко и быстро. Как?

Пойдём дедуктивным методом. Костя назвал контактор Исполнителем Желаний. Нацелил, и подо мной стало вращаться кресло. Значит, с его помощью, он мог и в параллельные миры перемещаться. Правда, не знал, как это происходит, и каждый раз оказывался в новом месте. С трудом возвращался. Может, дело не только в прозрачных, но и в самом Косте, умудрившимся однажды спасти душу в оптимизаторе? Однако, нет — там душа, а здесь целый флаер. Дело тут….

Совсем стемнело. На море видны только пенные барашки, а дом под платанами чернел силуэтом. Забеспокоилась кошечка на груди.

— Идём домой, милая.

Время шло. Билли усердно трудился на два фронта. Мне известных, а сколько их было на самом деле, знал только он. Не опровергал теорию волнового происхождения параллельных миров, и не донимал вопросами — как туда проникнуть. Трудился себе. И Люба строила сеть следящих станций на околосолнечной орбите, занималась дочерью — меня не доставала. Я прохлаждался эти дни, а если чем утруждался, так вопросом — случайно ли здесь появились чёрный кот и белая кошка, и почему они не ладят. Не кис-кис, а "Костя" — назвал однажды чердачного менестреля — тот опять попытался запустить когти в мои глазницы.

Сидя у камина, поглаживал белые головку, спинку, хвостик и внушал:

— Индуистская религия бессмертие души рассматривает в реинкорнации. Скажи киса, кем ты была в прежней жизни?

— Мур, — отвечает.

Кто бы перевёл.

— Билли, не хочешь заняться изучением языка животных?

— Очень хочу.

— Что мешает?

— Отсутствие критического объёма информации.

— Ах, ну да, ну да.

— Откуда интерес? Безделие мучает? Тяга к труду донимает?

— Пока только умственному, в виде фантазий.

— Тоже дело.

Наш трёп был прерван Любиным вмешательством.

— Не разбудила? Ты помнишь, какой завтра день?

— Пасмурный.

— Почему?

— Нравится сидеть у камина, когда за окном непогода.

— Заказал себе подарок? А гостей к столу?

— Только не это.

— Гладышев, тебе не удастся зажилить день рождения. Соглашайся на наш визит, иначе вылетишь в трубу и явишься к нам перепачканным. Ну?

— Прилетайте — не хочется в трубу.

— То-то.

Мне не хотелось визитёров. Никого. Но дата круглая — можно потерпеть.

С утра попросил Билли:

— Повремени с непогодой — ждём гостей.

После пробежки и утренних процедур поплёлся в сельский трактир. Попросил помочь с оформлением стола. Пригласил к нему Вальдса, самого трактирщика и ещё двух-трёх человек, лично знакомых. С жёнами набралось около десятка.

— Люба, где ты? — вышел на связь. — Мы готовы.

— Айн момент. Садитесь за стол.

Мы сели. За окном мелькнула тень — приземлился флаер. Когда в каминный зал вошли моя жена с названой дочкой, присутствующие встали, захлопали в ладоши, приветствуя Главного Хранителя Всемирного Разума. Встал и я, недоумевая — кто же именинник? Люба рассеяла сомнения, обняв, поцеловав и вручив мне подарок — фиолетовый кристалл с Плутония. Фиолетовым он был в её ладони — в моей засверкал голубым пламенем. Гости ахнули.

— Цвет кристалла определяется внутренней энергетикой, — пояснила Люба.

Камень пошёл по рукам, меняя окрас от красного к жёлтому и обратно. Жидковато замешаны латыши. Но меня точил червь зависти.

— Билли, получается жена круче?

— А ты сомневался?

— Я мужчина.

— Это половой признак.

— Интересно, если тебя отсканировать на внутреннюю энергетику.

— Кристалл будет прозрачен — ультрафиолетовые лучи не уловимы для человеческого глаза.

— Ну, слава Богу, а то подумал, и ты за поясом.

Как-то чопорно шло застолье. Может, по местной культуре так и надо веселиться, но для русской души не хватало размаха. Видел, и жене взгрустнулось — глядит с печалью на меня.

— Ну-ка, Билли, плесни азарта в латышскую кровь.

Для начала что-то спели за столом, сомкнув плечи и раскачиваясь. Потом пустились в пляс почтенные селяне со своими матронами. Трактирщик аккомпанировал на аккордеоне.

— Барыню! — потребовала Люба и прихватила со стола салфетку вместо косынки.

Прошлась лебедушкой по кругу, остановилась передо мной, топнула ножкой.

— Выходи, подлый трус!

Эх, ма! Я ли вам не свойский, я ли вам не русский, памятью Отчизны я ль не дорожу?

И пустился с места вприсядку. Люба, притоптывая, по кругу, салфетка за плечами. Я за ней, выделывая коленца. Селяне в ладоши жарят. То-то, любо!

Потом ещё пели и танцевали. Люба подтолкнула к своей пестунье.

— Пригласи девочку.

Взял в ладонь тонкое запястье, обнял осиную талию.

— Скажи, душа девица, я тебе никого не напоминаю? Может, встречала в своём мире похожего человека?

Нет, говорит, впервые вижу.

— А что Вовка, уже купил белые бурки?

Смеётся.

— Откуда вы его знаете?

— Разве Любовь Александровна тебе ничего не рассказывала?

— Да много всего. Только говорит, забудь прошлое — к нему возврата больше нет. Привыкаю жить в этом мире. Он прекрасный.

— И ты готова забыть Вовку-жениха?

— Какой он жених? Мы даже не целовались. Просто сказал, что я его невеста и лупил всех, кто только взглянет на меня.

— А брат? А мама и отец?

— Их никогда не забуду, но, если нет возврата, надо привыкать к жизни здесь.

— У тебя уже есть друзья?

— Знакомые. Пуд соли надо съесть, чтобы подружиться.

— Оптимизатор не позволит. Считай меня своим другом.

— Вы муж мамы Любы, значит мне отец.

— Одно другому не помеха.

— А почему вы вместе не живёте?

— Быстро устаём. Да и разные мы люди. Я люблю думать в тиши, Любовь Александровна — действовать на юру.

— Вы так красиво смотрелись, когда вальсировали.

Гостьи остались ночевать. Думал, где постелить Любе из параллельного мира.

— Не напрягайся, — это жена. — Девочке лучше быть в "тарелке".

Мы поднялись в мансарду. Выключив свет, Люба разделась, подошла к окну, разметав по плечам густые волнистые волосы.

— Гладышев, где твоё ненастье?

На фоне звёздного неба в лунном свете она смотрелась эффектно. Я лежал в кровати, подперев рукой голову, и любовался.

— Передо мной, ночное светило затмевает.

— Вот как! Да ты, любезный, на скандал нарываешься. Проси прощения.