Капля Испорченности - Роберт Джексон Беннетт
— Ну… да, я могу.
— Хорошо. — Ана повернула голову ко мне. — А тебе, Дин, нужно поспешить на бойню в Ярроудейле. На ужин мне понадобятся две телячьи печенки, как можно более нежирные.
— Печенки, — еле слышно повторил я.
— Да, именно телячьи печенки. Принеси мне их, пожалуйста, завернутых в бумагу. Потом я поужинаю, обдумаю ситуацию и решу, что нам делать дальше. А теперь идите, и побыстрее! Потому что, хотя у нас и есть немного времени на подготовку, у нас нет для этого дней!
Я ВЫПОЛНИЛ СВОЕ странное поручение и вернулся в испытательную комнату как раз к вечеру, чувствуя себя оккультистом, совершающим какой-то колдовской обряд, с этим темным, окровавленным пергаментным свертком под мышкой. Теленаи уже приготовила грибы кизкил, — маленькие сморщенные комочки лежали в миске на маленьком столе, который предоставили апоты. Рядом с миской лежали вилка, нож и салфетка. Кроме этого и двух стульев, стоявших по обе стороны, на столе ничего не было.
— Ваши две телячьи печенки, — сказал я, кладя пергамент рядом с тарелкой. — Достаточно свежие, чтобы пропитать бумагу и испачкать мое пальто. Хотите, я приготовлю это для вас, мэм?
— О, вовсе нет, Дин, — сказала Ана. — Для этого ужина мне нужно только то, что уже приготовлено. Однако… я бы хотела, чтобы вы все ушли, если можете.
— Вы хотите конфиденциальности? — спросила Теленаи.
— Вряд ли это подходящее место для конфиденциальной трапезы, — пробормотала Мало, — учитывая труп в ящике вон там и вонь от измененной почвы.
— И все же я прошу о конфиденциальности! — сказала Ана. — За исключением Дина, конечно. Он мой запечатлитель, и мне понадобится кто-то, кто засвидетельствует мои откровения, если они мне будут дарованы. Я могу поесть здесь или удалиться в свои комнаты, где смогу спокойно поесть. Что мы все предпочитаем?
— Ни слова больше, — со вздохом сказала Теленаи. — Мы оставляем вас наедине с этим ритуалом, Долабра. Надеюсь, он принесет ошеломляющие дивиденды! — Она махнула рукой, и все они начали выходить.
Мало, выходившая последней, подошла ближе и прошептала:
— Помнишь, я говорила, что от твоей иммунис иногда странно пахнет? Что ж, теперь мне кажется, что от нее очень странно пахнет! Настолько, что я рада покинуть эту комнату.
Она вышла, дверь захлопнулась, и я остался в комнате один, если не считать трупа Пиктиса и Аны, все еще распростертой на полу.
ГЛАВА 50
| | |
АНА ЖЕСТОМ ПОЗВАЛА меня:
— Иди сюда! Иди сюда, Дин. Помоги мне с едой.
Я подошел к ней, взял за руку и подвел к ее месту за маленьким столиком.
— Теперь, пожалуйста, немного приглуши свет, — сказала она. — Здесь слишком ярко! Я вижу свечение даже сквозь повязку на глазах.
Я так и сделал, накинув на мей-фонари ткань. Вскоре в комнате стало совсем темно, по углам поплыли глубокие тени.
Слегка откашлявшись, Ана подошла к столу, развернула печень и выложила черные блестящие кусочки мякоти в миску. Затем она принялась яростно резать их на кусочки ножом и вилкой.
— А теперь сядь, — сказала она, продолжая работать. — Сядь напротив меня, дитя, и дай мне минутку.
Я так и сделал, испытывая отвращение к тому, как она ковыряется во внутренностях. Затем она бесцеремонно высыпала все грибы кизкил поверх сырой печени и принялась их перемешивать.
— А такая доза не опасна для вас, мэм? — спросил я.
— Тебе не нужно ничего говорить, Дин, — лукаво сказала она. — Потому что я скоро не смогу ответить.
— Потому что…
Кривая улыбка. «Потому что у меня, конечно, будет полон рот». Затем она проглотила это ужасное блюдо, кусочек за кусочком. Зрелище было настолько отвратительным, что мне пришлось отвернуться. Она даже поднесла миску к губам и лихорадочно зачерпнула остатки в рот. Наконец, она поставила миску и откинулась на спинку стула с удовлетворенным вздохом, ее подбородок и губы стали темными и окровавленными.
— Еще одна трапеза, — тихо сказал я, — как во времена старой Империи.
Ее голова с завязанными глазами насторожилась. «Что?» — спросила она.
— Последний раз, когда вы ели нечто экзотическое, мэм. Вы сказали, что подобные банкеты были обычным зрелищем во времена первого и второго императоров.
Она хранила полное молчание, словно ожидая продолжения. Капля крови собралась у нее на подбородке и упала на колени.
— И вы тогда сделали много правильных выводов, — нервно сказал я. — Так что… возможно, то же самое произойдет сейчас?
— Хм. Это правда, Дин, — пробормотала она. — И я благодарю тебя за твою снисходительность. Сейчас… я должна подумать о природе и желаниях нашей жертвы. Тогда, возможно, я смогу увидеть его последние, самые скрытые работы и решить, что мы будем делать дальше этой черной ночью.
Ана снова замолчала. Она откинулась назад в темноте, ее бледная фигура была перепачкано кровью, повязка все еще туго стягивала глаза. Я беспокоился, что настры могут вызвать у нее тошноту, и она может упасть в любой момент.
— С вами все в порядке, мэм? — рискнул спросить я.
— Успокойся, ребенок! — тихо ответила она. — Я размышляю.
Я ждал. В вонючей темноте этого места проходили минута за минутой.
И вдруг с Аной, казалось, произошла перемена.
Это была одна из самых странных вещей, которые я когда-либо видел; хотя видел — неподходящее слово, потому что в комнате было так темно, что я, скорее, ощущал, чем видел. Тело Аны оставалось неподвижным, ее голова с завязанными глазами была наклонена под углом, но я почувствовал, как напряглись связки ее лица и на шеи — странное скручивание, которое каким-то образом изменило весь ее облик.
Затем я почувствовал этот запах: странный, едкий, дрожащий мускус, медленно наполняющий воздух. Он проник в мои ноздри и защекотал глаза, как будто я случайно проткнул какую-то полость с дымом, находившуюся в земле. Мое сердце бешено заколотилось, пульс участился. Я начал испытывать глубокое, неестественное чувство угрозы, как будто я не сидел со своим командиром за ее столом, а был пойман в ловушку хищником, который преследовал меня в темноте.
Тогда я уставился на нее и увидел не ту Ану, которую знал, а нечто похожее на скелет, окутанное тенью, с окровавленными щеками, похожими на выделанную кожу, и белоснежным скальпом, сдвинутым далеко назад ото лба. Ее шея казалась вытянутой, а длинные бледные пальцы судорожно сжимались на коленях. В ее улыбке, казалось, больше не было и следа юмора, она стала огромной и свирепой, и, хотя я чувствовал, что это, должно быть, игра моего воображения, внезапно мне показалось, что
