Дэвид Геммел - Мечи Дня и Ночи

И дренаи насели на врага с новой силой. Гвардейцы в задних рядах повернулись и побежали, спасаясь от страшного топора. Передние, прогнувшись дугой, примкнули к бегству.

Ставут, которому так и не пришлось повоевать, не верил своему счастью.

Легендарные принялись подбирать своих павших товарищей. Тех, кто еще дышал, сносили к пруду. Затем пришла очередь убитых. Ставуту казалось, что их очень много. Уцелевших, на его взгляд, осталось значительно меньше ста. Друсс постоял, глядя на вражеский стан, и вернулся назад. При виде его кольчуги, лица и бороды, забрызганных кровью, Ставута пробрала дрожь. На мощных руках воина, на щеке и над правым глазом кровоточили мелкие раны.

— К нам едет всадник, — сказал он Алагиру, и они вдвоем вышли навстречу конному. Тот, высокий и худощавый, оглядел поле битвы и перевел темные ястребиные глаза на Друсса.

— Вы дрались храбро, но долго вам не продержаться.

— Да это мы, паренек, только разогревались. Теперь только и начнется настоящая драка.

— Вы позволите мне забрать своих убитых и раненых? — холодно улыбнувшись, спросил всадник.

— А нам ты лекаря больше не предлагаешь?

— Боюсь, что после нанесенного вами урона нам понадобятся оба.

— Хорошо, забирай. Только носильщики пусть придут без оружия и доспехов, не то я скачу тебе вниз их головы.

— Нельзя ли повежливей? — поджал губы офицер.

— Я проявил бы больше уважения, если б ты дрался вместе со своими людьми, а не следил за боем издали. Поворачивай назад. Разговор окончен.

Друсс повернулся к нему спиной и вместе с Алагиром пошел обратно. Офицер тоже вернулся к своим.

— Зачем ты нагрубил ему, Друсс? — спросил Алагир.

— Хотел его разозлить, — хмыкнул тот. — Когда люди злятся, они действуют необдуманно.

— Думаю, тебе это удалось. А насчет лекаря ты был прав.

— Как только они заберут раненых, ставь лучников и готовься встретить зверей.

Раненый гвардеец справа от Друсса тщетно пытался снять панцирь со своего товарища. Из-под вмятины на стали хлестала кровь. Друсс положил свой топор, подошел к ним и помог отстегнуть панцирь. Весь правый бок раненого был красным от крови. Друсс разорвал на нем рубашку, открыв поломанные ребра и огромную рану. «Ты же его и угостил своим топором», — подумал Ставут. Друсс снова прикрыл рану рубашкой и велел второму гвардейцу зажать ее рукой.

— Только не сильно, иначе ребра могут поранить легкое.

— Откуда ты взялся такой? — спросил гвардеец.

— С того света, паренек. Давай-ка взглянем на твою рану. — Этому солдату удар топора переломил голень. — Ты будешь жить, а твой друг, может, и нет. Зависит от того, насколько он крепок.

Ты как, паренек, крепкий? — спросил Друсс солдата с раной в боку.

— Еще какой, — ответил тот, скрипя зубами от боли.

— Верю тебе, — усмехнулся Друсс. — Обычно мой топор в таких вот случаях врубается до хребта. Тебе повезло. Попался мне в мой неудачный день.

Ставут смотрел на сотни павших гвардейцев, на скользкую от крови дорогу.

До полудня было еще далеко.

— Не шевелись, сын мой, — говорил старый монах, стоя на коленях рядом со Скилганноном. — Береги силы. Постарайся не умереть, а я помогу тебе, чем только возможно. — Скилганнон закашлялся и сплюнул на пол клокотавшую в горле кровь. Монах снял с шеи свой талисман, перевернул Скилганнона на спину и положил черно-белый полумесяц на кровавую рану. — Лежи смирно. Пусть он делает свое дело.

Дышать становилось трудно, зрение слабело. Руки и ноги похолодели, и Скилганнон знал, что смерть близко. Но благодатное тепло проникло ему в грудь и медленно растеклось по всему телу. Трепещущее сердце забилось ровнее.

Он лежал, глядя в потолок, и клял себя за глупость. Аскари шагу не могла ступить без своего лука, а несколько стрел в ее колчане Легендарным не помогли бы. Окрепнув немного, он придержал кристалл рукой и сел. Снял разорванную рубашку, вытер кровь и не нашел под ней раны.

— Спасибо тебе... — начал он и осекся. Старик сидел на полу с восковым лицом, тяжело дыша. Скилганнон хотел отдать ему талисман и увидел, что тот весь почернел и превратился в обыкновенный камень.

— Полумесяц утратил силу, — прошелестел старик. — Это потому, что я давно не носил его к алтарю. Там он снова начинает светиться.

— Ты истратил на меня всю силу, которая в нем еще оставалась, — сказал Скилганнон. — Почему?

— Чтобы уплатить долг. Я самый старший из братьев, Скилганнон. Последний из них. Ты видишь перед собой дряхлого старца, но когда ты спас меня от надиров, я был молод и полон идеалов. Ты встречался после с маленькой Дайной?

— Нет.

— Милое дитя. Она вышла замуж и жила со своей семьей в Виринисе. Я навещал ее там несколько раз. Она вырастила семерых детей, прожила счастливую жизнь и дарила радость всем, кто ее знал. Умерла она, когда ей было уже за восемьдесят.

— Я рад, что у нее все сложилось так хорошо.

— Не дай исчадию зла осквернить алтарь.

— Сегодня с ее злом будет покончено. Обещаю тебе. Скилганнон встал, взял Мечи Дня и Ночи и вышел. Солнце за окнами клонилось к закату.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Безоружные гвардейцы, каждый раз поднимаясь в гору, уносили своих раненых и мертвых. Это заняло у них несколько часов. Ставут ушел к пруду, где лежали раненые дренаи. Многие ветераны имели при себе иголку и нитки, но не успевали позаботиться обо всех, кто в этом нуждался. Ставут снял кольчугу и шлем, положил саблю и подсел к молодому солдату, который пытался зашить собственный бок. Рана начиналась от бедра и загибалась на спину. Ставут велел ему лечь и забрал у него иглу.

— Кольчуга не выдержала, — сказал раненый.

— Лежи смирно.

— Ее еще мой прапрадед ковал, вот кольца кое-где и протерлись.

— Сегодня ты сможешь выбрать себе любую кольчугу. — Под скалой грудой лежали снятые с убитых доспехи. Ставут сшил вместе последние клочья кожи, затянул потуже нить, завязал узелок, снял с пояса солдата нож и обрезал нитку. Раненый побледнел и покрылся потом.

— Спасибо тебе, Ставут, — сказал он и встал, покряхтывая.

— Куда это ты?

— Поищу новую кольчугу. — Солдат пошел к куче доспехов и стал рыться в ней.

Ставут перешел к другому раненому, но тот уже истек кровью и умер. У некоторых солдат были сломаны руки и ноги. Лубки делали из снесенных к пруду вражеских щитов. Ставут зашивал раны, подбадривал страдальцев и спрашивал себя, зачем он все это делает. Теперь в атаку пойдут звери, а их назад не повернешь. Все эти швы и лубки — напрасная трата сил. Враг все равно никого в живых не оставит. Он удивлялся, слыша, как раненые шутят и переговариваются.