Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – гауграф

Савуази выступила на горизонте, как огромный и безалаберный мегаполис, разросшийся без всякого общего плана, но все-таки каждый дворец, каждое крупное здание, все замки и крепостные сооружения сделаны умело и тщательно. Примерно втрое крупнее Вексена, где правит гордый Барбаросса, как и само королевство богаче, крупнее и сильнее.

Город приближался, я с новым чувством смотрел на многочисленные башни, где это не собственность короля или его приближенных, а вообще торчат по городу. Людям нравится строить повыше, вот и строят.

Еще на высоте я ощутил неясное покалывание по всему телу. Странное ощущение чужого и недоброго взгляда охватило с головой. Я напрягся и всеми фибрами возжелал, чтобы никто-никто не видел, ни маг, ни колдун, ни птицы, ни даже насекомые. Лечу себе и лечу, никого не трогаю, а это значит, меня нет, нет, нет…

Ощущение недоброго взгляда не исчезло, но заметно ослабело, словно некто теперь смотрит мимо, старается понять, что же мелькнуло на периферии зрения или чувств, что обеспокоило.

Только не я, заклинал я. Только не я. Меня никто не видит! Я никого не трогаю, потому меня практически просто нет, я незрим, я безопасен, я просто даже не тень, а так, движение воздуха…

На крышах и башнях нет часовых, но это не значит, что столица, а тем более королевский дворец остались без охраны.

Я сложил крылья и опустился на плоскую и широкую крышу с осторожностью и деликатностью хрупкого мотылька. Перетек в человека, оглядел себя, ничего не потеряно, и с сильно колотящимся сердцем начал пугающий спуск вниз, где много людей, где маги, арбалетчики в укромных местах, колдуны и натренированная стража с амулетами и талисманами, защищающими от колдовства, а самое страшное – выявляющими незримников.

И все-таки я ухитрялся оставаться незамеченным, продолжал двигаться вдоль стен, прячась за портьерами, пугливо отпрыгивая с дороги перед важно шествующими придворными.

Возможно, сработало страстное желание оставаться незамеченным, но я сумел пробраться к тем покоям, в которых Гиллеберд принимал меня в последний раз. Двое стражей огромного роста и с копьями в руках, стоят неподвижные, даже глазные яблоки не двигаются. Но когда я начал приближаться, оба насторожились и уставились на то место, куда я ступаю со всей осторожностью.

Сердце едва не выпрыгивает из груди, я осторожно протянул руку к дверной ручке, коснулся кончиками пальцев, но представил себе, как открою на глазах стражей… Идиотами будут, если не среагируют. Самое меньшее, что могут сделать, это моментально нанесут удары копьями в пустоту открывающейся двери.

Выудив другой рукой золотую монету, я удержался от желания запустить ее щелчком, а бросил как можно тише. Ударившись о пол, она зазвенела, покатилась, и в тот момент, когда стражи даже вытянули шеи, тихонько приоткрыл дверь, скользнул в щель и тут же прикрыл за собой.

Сердце колотится о ребра, в глазах красная пелена, раньше я так не волновался, это что-то постороннее. Или побочный эффект усиления незримничества, перевод его на другой уровень, когда не видят даже специально обученные стражи…

В королевских покоях я отбежал на цыпочках как можно дальше от двери, быстро огляделся. Парадная часть спальни, понятно, а вон там более потаенная, виднеется край роскошной кровати с ярким пологом, в той части я еще не был…

На самом деле это уже не спальня, а зал немалых размеров, да и обставлена богаче Версаля, но все равно спальня, где и зеркала поставлены так, дабы король мог следить за процессом его облачения. На двух небольших столиках в золотых оправах и на толстых раскоряченных ножках зеркала поменьше, чтобы король мог подстригать усы или выдавливать угри на морде, уютный свет, располагающий к отдыху.

Но когда я бросил взгляд в широкое окно, сердце вздрогнуло и, трепыхнувшись, как воробей под кошачьей лапой, остановилось. Угольно-черные горы с ярко освещенными луной вершинами под таким же пугающе черным небом, где почти нет звезд, а луна слишком бледная и мертвая.

Все выглядит таким реальным, что я даже усомнился на миг, в самом ли деле сейчас середина солнечного дня, вдруг да я здесь уже проторчал столько, что забыл о времени…

Осторожно приблизившись, я протянул руку, ожидая встретить сопротивление стекла или вообще нечто твердое, но пальцы выдвинулись дальше оконной рамы. Взявшись за край, я медленно выглянул, ночная прохлада моментально охладила разгоряченное лицо. Вдалеке слышны птичьи крики, легкое дуновение воздуха, ноздри уловили странные ароматы неведомых цветов.

Я оглянулся, комната никуда не исчезла, я в ней, но в то же время выглядываю совсем в другой мир.

Донесся запах жареного лука, такой неуместный в королевских покоях. Едва-едва слышный, но я уловил и запах и даже тепло чужого тела.

По ту сторону портьеры прошла легкая тень. Ткань плотная, однако тепловое излучение четко показало трех человек. Тот, что справа от меня, сразу поднял арбалет и прицелился в меня.

Я сказал негромко:

– Замри! А теперь опусти арбалет. Иначе превращу в лягушку.

Арбалет дрогнул в руках тайного стража, но не опустился. Я произнес сурово:

– Я пришел поговорить с Его Величеством, а не убивать. Но если вы будете мешать, я сейчас же превращу вас в пыль!.. Всех троих. А вот того, четвертого, что прячется за колонной… превращу в камень. А потом убью и короля, которому служите так усердно.

Арбалет наконец опустился, я видел по смутным движениям сквозь портьеру, что в растерянности переглядываются. Слева от меня донесся шепот:

– А если нас пятеро?

Я помедлил, напрягся так, что закружилась голова, просканировал всю комнату и сказал так же твердо:

– Четверо!.. Но я пришел с миром. Иначе бы убил вас раньше, чем вы бы меня увидели.

Тени медленно опустились на пол. Я услышал за дверью громкие голоса, лязг металла. Обе гигантские створки распахнулись так, что въедет конница, Гиллеберд вошел в сопровождении двух сановников, но они лишь молча сняли с него тяжелое королевское облачение и бережно усадили под обе руки в кресло.

Он небрежным жестом отправил их за дверь, я возликовал и, едва за ними захлопнулись створки, вышел из-за портьеры, попутно прилагая усилия, чтобы стряхнуть незримничество, сколько бы слоев на мне сейчас ни оказалось.

– Ваше Величество, – произнес я негромко, но очень веско, – не двигайтесь. И не произносите ни слова.

Он запнулся, глаза выпучились, побагровел так, что я испугался, как бы не хватил удар. Рот его начал раскрываться для вопля, но я опустил ладонь на рукоять меча, а палец другой руки прижал к губам.

– Ни звука, Ваше Величество, – повторил я. – Я рад, что вы меня видите. Вреда вам причинять не хочу, как вы понимаете. Иначе бы уже… это вы тоже понимаете.