Дмитрий Бондарь - У всех разные игрушки

Когда вы мочите ноги в теплой волне какого-нибудь пляжа острова Уайт - вы идете по королевской земле, по королевскому песку и королевским камням. Если вы решили поглядеть вдаль Северного моря с дюн близ Бернем Маркет - вы стоите на королевских дюнах.

Легко играть в демократию, владея всем. И поучать других о том, как правильно распоряжаться своим богатством - тоже легко.

Упустить мистера Брауна, знающего все о реальном положении вещей, я не мог при всей своей необъяснимой антипатии, сложившейся с первых минут знакомства. К тому же у нас было общее дело, небольшой бизнес в сфере венчурного инвестирования, и мне очень хотелось узнать о том, как идут дела, из первых рук.

Мистер Браун оказался личностью незаурядной и скрытной. Это стало ясно при детальном изучении наследства Мильке: мой новый знакомый отметился только на посту вице-президента уже упомянутой Crown Estate. А кем он был до того так и осталось большой загадкой. И если не считать его одноразового появления в качестве иностранного советника при правительстве Индиры Ганди в Дели, то в практическую политику он не сильно-то и лез. А до того он успел закончить Оксфорд и немножко поработать в Chatham House на должности очень младшего клерка.

В Индии, во время первого премьерства "самого гуманного человека на свете" - Индиры Ганди, мистер Браун занимался решением задачи перенаселенности субконтинента. Потому что страна и в самом деле столкнулась с таким уровнем рождаемости, что ни о каком развитии в рамках традиционных экономических решений и речи идти не могло - все уходило на поддержание скудного рациона огромного населения. Соответственно для преодоления этой проблемы была создана правительственная программа. И суть этой программы состояла вот в чем: населению была предложена недорогая операция по стерилизации мужчин - вазэктомия, хирургическое удаление фрагментов семявыводящих протоков. Была создана целая сеть клиник, хирургических кабинетов, предназначенных для этой несложной операции. Были вложены огромные деньги в выплату вознаграждения стерилизованным индусам. Каждому согласившемуся полагалось выдавать по тридцать долларов, но стерилизовать предполагалось не менее ста миллионов человек - поэтому общая сумма была отнюдь не малой. И у истоков этой "гуманной" программы как раз и стоял мистер Браун.

В первый год действия программы выяснилась неприятная для ее организаторов проблема: индусы с радостью шли на операцию, но только те, кто уже имел пять-шесть-восемь-десять детей. Только те, для кого рождение лишнего рта в семье становилось личной экономической катастрофой. Но другие, имеющие одного-двух детей или вовсе бездетные, совсем не спешили избавить мир от своего генофонда. Программа забуксовала, потому что оказалась лишена практического смысла - вместо борьбы с перенаселенностью, правительство совершенно бесплатно проводило операции для тех, кто их и так желал, да еще и приплачивало им по тридцатке.

И тогда мистером Брауном было предложено интересное решение: ввести вазэктомию в Уголовный Кодекс страны как наказание за незначительные правонарушения. И вот здесь-то началось! Любого гражданина могли насильно отправить (и отправляли) на оскопление. То, за что раньше полагалось пять ударов бамбуковой палкой, теперь каралось вазэктомией: проехал в автобусе без билета - простись с возможными детьми, украл морковку на базаре - расставайся с потомством. За пару лет было оскоплено почти восемьдесят миллионов мужчин. И никто из ООН или ПАСЕ даже не посчитал нужным раздувать из этого скандал.

Ни в одной стране мира принудительная кастрация не принимала таких поистине индустриальных масштабов. Разве только ее слабое подобие в гитлеровской Германии, где за двенадцать лет кастрации было подвергнуто "всего" полмиллиона человек. Из-за ненужных сложностей, наверное, ее не стали ставить на промышленную основу, ведь газовая камера стерилизует гораздо надежнее. Но кастрировать восемьдесят миллионов не мог мечтать и Гитлер - для этого нужно иметь по-настоящему извращенный ум.

Говорят, эта именно "гуманная" программа ограничения роста населения в числе других ошибок стоила доброй тетушке Индире ее премьерского поста, проигранного на выборах семьдесят седьмого года.

Этого короткого эпизода в Индии хватило бы любому деятелю, чтобы навсегда похоронить свою карьеру, однако мистеру Брауну та неудача придала только дополнительную силу. И уже в семьдесят девятом он обосновался в том кресле, которое занимал и поныне. Что входило в круг его обязанностей, выяснить людям Мильке не удалось. И парням Луиджи тоже. Мистер Браун был везде, всем что-то рекомендовал, с кем-то встречался, о чем-то договаривался, но никакого определенного вектора в приложении усилий не прослеживалось. Такой трудяжка-муравей.

Как водится, помимо основной работы, он состоял еще членом попечительских Советов полудюжины колледжей, числился в составе директоров нескольких региональных и одной международной корпорации, словом, был очень занятым и нужным обществу человеком.

Лу не удалось узнать о нем что-то важное, что позволило бы очернить этого джентльмена в глазах света, но зато получилось выполнить незаметную "подводку" - наша встреча с мистером Брауном в Альберт-холле на какой-то оперной постановке выглядела как случайность. После короткой беседы он даже согласился на короткий визит в мою маленькую Андорру, что и сделал буквально через один уик-энд. Ради этой встречи пришлось перенести заседание Совета Директоров в одном из инвестиционных фондов, чтобы успеть добраться до того места, в котором я сам предложил провести встречу.

Потом для Луиджи нашлось более подходящее дело - он надолго застрял в Риме, пытаясь реализовать еще одну, новую для европейцев, идею. Поэтому дальнейшее копание в прошлом мистера Брауна на время прекратилось, а наше с ним знакомство развивалось само собой - без задних мыслей с моей стороны.

- Мистер Майнце, сэр, - он сухо поклонился на пороге моего временного убежища в единственном отеле Энкампа. - В этих живописных горах найти вас было непросто. Так много потрясающих, удивительных видов! Все такое древнее! Все эти камни, крыши...

Его постное лицо не выражало тех эмоций, которые должны были сопровождать его слова.

- Дэвид, мы же условились, обращаться друг к другу по имени? Я обижусь, - изображать радушного хозяина мне было не впервой. - А древность - это единственное, чем пока может похвастать любое из здешних ущелий. Говорят, даже в Париже, если выйти за пределы Ситэ, не найти столь же старых домов. Взять, к примеру, церковь святых Мигеля и Иоанна Крестителя на соседней улице - она еще помнит бородатых вандалов и свирепых вестготов. Но вскоре здесь все изменится.