Светлана Фортунская - Анна, королева. Книга 1: Дочь князя

Аник как раз работала в саду, когда прибежали девушки с плачем и воплями: «Тамил! Тамил!»

Девушки ходили за водой к источнику на склоне горы. В крепости был колодец, но вода в нем горчила и отдавала неприятным запахом. Эту воду использовали для мытья, и поливки огорода, и стирки, а пили только во время осады — впрочем, вот уже три поколения враг не появлялся в здешних местах. Хорошую воду приносили в высоких узкогорлых кувшинах, эту воду пили, и варили из нее пиво, и использовали для стряпни. Девушки обычно ходили за водой поутру, на заре, иногда приносили два-три кувшина вечером, но близился приезд жениха, в крепости собирались варить пиво, и воды требовалось много, поэтому княгиня послала старшую дочь и ее подруг к источнику среди дня.

Девушки, прерывая свое повествование горестными воплями, рассказали, что они уже набрали воду и стали подниматься по тропе, как Тамил поскользнулась и уронила кувшин. Она послала подруг вперед, сказав, что наберет воды и догонит их. Уже наверху, у калитки, одна из девушек оглянулась и увидела, что кувшин валяется на траве, а Тамил нигде не видно. Девушки подождали несколько минут, думая, что Тамил отошла по нужде, и даже затеяли игру в платочек, составив у крепостной стены тяжелые кувшины. Но Тамил все не возвращалась, и подруги пошли посмотреть, что же все-таки случилось. Кусты у источника были изломаны, будто там большой зверь прокладывал себе дорогу, Тамил не было и следа. Перепуганные девушки побежали в крепость.

Князь, заслышав их рассказ, кинулся к источнику. Другие мужчины, бывшие в этот час в крепости, последовали за ним, захватив оружие и кликнув собак. Кто-то из женщин сказал, что, наверное, Тамил унес медведь, Аник, перепугавшись, бросилась к матери с плачем и спрятала лицо в ее подол.

Старая Хильда стукнула своей палкой в каменные плиты, выстилавшие двор:

— Сдается мне, что не медведь это, вот увидите, не найдут они Тамил, и следа ее не найдут.

Княгиня гордо выпрямилась:

— Ты хочешь сказать, что моя дочь бежала с мужчиной?

— Нет, — покачала головой Хильда, — я хочу сказать, что сбывается предсказание.

Княгиня, отшатнувшись, прижала ладонь к губам, но промолчала.

Князь и мужчины вернулись только вечером, когда стемнело и уже нельзя было различить следы. Впрочем, следов они так и не нашли, излазив склон горы вдоль и поперек — лишь изломанные кусты у источника, да зацепившийся за колючий куст лоскут белого платья Тамил. Будто девушку унесло ветром. Даже собаки не помогли — они только жалобно скулили, отказываясь лезть в заросли. Испугать этих огромных и бесстрашных псов, каждый из которых мог в одиночку справиться с волком, было трудно.

Хильда сказала князю:

— Предсказание сбывается. Твоя дочь стала женой Горного Короля. Ты никогда больше не увидишь ее, но утешься — Горный Король не обидит свою жену, а она заступится за тебя и твой народ перед своим мужем, и горы не будут вредить тебе.

— Нет! — закричал старый князь, — это все сказки! Ее украли — зверь или человек, не знаю, моя дочь похищена!..

Хильда покачала головой и ничего не ответила.

Через несколько дней волки задрали телку прямо на глазах пастуха, и обвалилась скала, запрудив речку Каменку, и вода залила луга, на которых пасся табун. Хильда сказала, что это Горный Король гневается на князя — он взял дочь князя в жены, но не получил ее приданого, — и что пусть приданое княжны оставят на ночь у источника, можно не все, но обязательно пуховую перину, подвенечное платье и коня, на котором молодая Королева Гор должна въехать под своды пещеры, потому что дворец Горного Короля находится в огромной пещере глубоко под землей. Князь не хотел ничего слушать. Но когда под лавиной погибли два охотника, выслеживавших горного козла, и когда камнепад обрушился на небольшое селение в соседней долине, и там тоже погибли люди, старик и его внучка, Хильда сказала, что Горный Король гневается: по его, Короля, мнению, князь выказывает неуважение к молодой жене Короля тем, что удерживает приданое.

Князь махнул рукой и сказал: «Делай, как знаешь!»

Несмотря на протесты священника, старенького отца Константина, вечером к источнику свели коня княжны, на коня навьючили тюк с периной, а сверху положили шитое серебром белое подвенечное платье. Князь велел двум дружинникам сторожить ночью, чтобы посмотреть, куда денется приданое княжны. Дружинники клялись и божились, что до рассвета не смыкали глаз, но что не видели, кто увел коня, и не слышали ни топота копыт, ни лошадиного ржания. Князь было разгневался, но когда один из дружинников пояснил, что в таком тумане, какой сел у источника утром, трудно было и руку свою разглядеть, не то, что коня на расстоянии пяти шагов, и что туман этот спустился на несколько минут, а потом воздух очистился, но коня с поклажей уже не было — после этих слов князь задумался и не гневался более.

Аник все это время не отходила от матери. Ночью Аник боялась оставаться одна, и княгиня брала ее в свою постель. В темноте Аник мерещилось страшное — огромный медведь с окровавленной пастью; Тамил, бледная, в разорванном платье, протягивает руки и зовет: «Аник, Аник!»; страшный, как тролль, одноногий, косматый Горный Король злобно смеется… Аник просыпалась с плачем и прижималась к горячему телу матери. Мать гладила ее по голове: «Спи, доченька, не бойся!» — и Аник засыпала под тяжелые вздохи княгини.

Предсвадебные хлопоты были забыты, и больше не надо было перебирать пух на перины. Пиво, однако, сварили, и, когда молодой князь Горгий приехал, князь Варгиз устроил поминки по дочери, как если бы она умерла. На кладбище поставили камень с именем Тамил, в маленькой привратной церкви у входа в крепость отслужили поминальную службу. Хильда ворчала, что-де совсем не дело отпевать и хоронить живую, и Горный Король может разгневаться снова. Однажды она даже сказала об этом княгине.

— Молчи, — ответила княгиня, — не говори такого. Если ты права, то твоя правота означает, что моя дочь предала свой народ. А это хуже, чем быть растерзанной медведем.

— Глупая женщина! — воскликнула Хильда. — Горный Король породнился с твоим народом через твою дочь. Признай это, и горы станут помогать вам, и счастье будет с твоим родом во веки веков.

— Молчи, молчи, — повторила княгиня, зажмурившись, и Аник с ужасом увидела слезу, покатившуюся по щеке матери. Она мало что поняла, но разозлилась на Хильду — какое право имела старуха называть княгиню глупой?

Потом был пир в большом зале крепости, и Аник впервые присутствовала на пиру со взрослыми. Ее одели в платье грубой черной шерсти, и расплели тонкие косички — у всех женщин на пиру волосы были распущены по плечам, даже у старой Хильды, и все были в черном. Грустный это был пир, и не было на пиру ни шуток застольных, ни пения хором. В конце пира встал князь Горгий, сказал речь, из которой Аник мало что поняла, потому что князь употреблял высокий слог. Князь Горгий говорил, что его горе не сравнится с горем родителей, что так молода была Тамил и так прекрасна, и что Бог не оставит ее своей заботой. А в конце он сказал, что, хоть и не удалось ему породниться с князем Варгизом сейчас, но надежду на это он не потерял, и потому просит позволения поднести дары, приготовленные для старшей дочери князя, ее сестре.