Далия Трускиновская - Окаянная сила

За ним, крадучись, поспешила и Аленка.

Вспомнила вдруг — нужно же успеть в подклет за подарком Дунюшке. Приобрела она его еще весной, на Пасху, прятала основательно — из рабочего-то ларца могли товарки и стащить, как таскали друг у дружки сласти с последующими допросами, разборами, выволочками и слезами. И не было Аленке никакого дела до загадочных затей Голицына. И невдомек ей было, что князь, наскучив хмурым противостоянием государя Петра Алексеича и его властной матушки с правительницей Софьей, решил в эту ночь малость поторопить события.

Едва Аленка успела достать завернутый в красивый лоскуток подарочек, как заметила ее заглянувшая ненароком старая постельница Марфа и погнала в светлицу. А там уж мастерицы, кинув работу, облепили окна — глядеть на царский поезд.

Четыре большие расписные колымаги медленно подъехали к крыльцу, издали посмотреть — прежняя царская роскошь, окна передней не кожаными завесами закрыты, а слюда в них вставлена, расписанная травами и розанами, и видно, что изнутри окошки задернуты персидской камкой.

— Не то, что раньше бывало, — шепнула мастерица постарше, — тогда в царском поезде полсотни колымаг считали, да за ними — до сотни подвод. Вот как государь-то в Измайлово ездил!

— То-то и оно, что государь… — таким же быстрым шепотком отвечала ей другая. — Был бы жив государь — Сонька-то и не пикнула бы, а за пяльцами сидела… Вот как мы с тобой…

Аленке и взглянуть не досталось — росточком мала, статные пышные девки оттеснили ее от окошечка.

Однако она знала, как быть.

У них с Дуней уж повелось — встречаться в крестовой палате. Главное было — проскользнуть туда незамеченной. Вот и сейчас следовало поторопиться. Пока Дуню в покои приведут, пока дорожное с нее снимут, напиться подадут — нужно успеть.

Хорошо, помогла Пелагейка.

Увидев, что Аленка среди сенных девок затесалась, поманила ее пальчиком — ступай, мол, за мной. А Пелагейке многое дозволено.

В крестовой палате образов было не счесть — иные с собой из Кремля привозили, иные так тут зиму и зимовали. Аленка перекрестилась, помолилась, а тут и Дуня вошла, шурша тафтяной распашницей, накинутой поверх тонкой алой рубахи. Замучила ее жара, пока она в колымаге из Измайлова добиралась, ближние женщины поспешили снять с нее тяжелый наряд.

Похорошела Дуня, а главное — улыбка с уст не сходила. И раньше-то не шла — плыла, сложив на груди руки, так чтоб свисающая ширинка не шелохнулась. А теперь, казалось, и вовсе не перебирает ногами, а стоит на облачке, и облачко ее несет…

— Аленушка!

Но не к подружке, а к книжному хранилищу поспешила Дуня, и рука сразу нашла тонкую рукописную книжицу, зажатую меж толстыми божественными.

— С ангелом тебя, Дунюшка! — Аленка быстренько развернула лоскуток. Неизвестно, много ли у них на беседу минуточек.

— Ах ты, господи!.. — умилилась юная государыня.

Подарок был таков, что Аленка, увидав его на лотке с игрушками, не могла пройти мимо. Птичка деревянная, столь искусно перьями серенькими оклеенная, что прямо как живая сидела в ладошках. И глазки вставлены, и носок темненький, только что лапок нет, а так — голубочек малый, да и только.

— Вот радость-то… — любуясь голубком, прошептала Дунюшка. — А я тебе заедок припасла. Там тоже пташка, только сахарная, я ее с пирога сняла. Они в укладке, в колымаге, постельницы присмотрят, чтобы в покои принесли.

А более ни слова сказать не успела — обе подруженьки услышали шорох.

— Схоронись!..

Аленка присела за невысоким книжным хранилищем.

В крестовую вошла статная сорокалетняя женщина, невзирая на жару — в черной меховой шапочке, бледная от вечного сиденья в комнатах, с лицом уже не округлым, а болезненно припухлым и отечным, но с глазами по-молодому большими и темными, с бровями дугой, — та, кого не только недруги, но и приверженцы называли порой медведицей, — вдовствующая государыня Наталья Кирилловна.

Чуть повернув голову на полной, скрытой меховым же ожерельем, шее, государыня дала рукой едва заметный знак, — и, повинуясь, вся ее свита, и ближние боярыни, и карлицы, и боярышни, не говоря уж о постельницах и сенных девках, осталась за дверью.

Аленка в ужасе съежилась, Дуня же, быстро положив книжицу на высокий налой, вышла на середину и встала перед свекровью — не менее статная, но вовсю румяная, глаза опущены, руки на груди высоко сложены, и ровненько между рукавами вышитая ширинка, кончиками перстов зажатая, свисает. Посмотреть любо-дорого!

— Чем, свет, занимаешься? — Царица подошла к налою, коснулась перстами рукодельной книги. — Молишься? Аль виршами тешишься?

Дуня молча кивнула. Уразумела, умница, что государыня в сварливом расположении духа, и, видно, сразу поняла, чем не угодила.

— А тебе бы, свет, про божественное почитать, — без заминки приступила к выговору Наталья Кирилловна. — Уж и не пойму — когда ты при мне была, постные дни всегда соблюдала. Как замуж вышла — память у тебя, свет, отшибло?

Дуня покраснела, да так, что и взмокла вся, бедняжка. Однако опять ни слова не молвила.

— Отшибло, видать, — продолжала государыня. — Ну так я напомню, в какие дни и ночи таинство брака запрещается. Накануне среды и пятницы, перед двунадесятыми и великими праздниками, а также во все посты, свет! У нас что ныне? Да не молчи ты, неразумная, отвечай, как подобает!

— Пост, Успенский, — прошептала Дуня.

— И какой же то пост?

— Строгий, матушка…

— Весь строгий?

— На Преображенье рыба дозволяется… вино… елей…

— Гляди ты! — притворно удивилась царица. — Помнишь! А таинство брака? Что молчишь? Думаешь, не донесли мне? Гляди, Дуня. Я с покойным государем ни разу так-то не оскоромилась, и ты сыночка моего в грех не вводи. Ох, не того я от тебя ожидала…

— Прости, государыня-матушка, — прошептала Дуня.

— Бог простит, да чтоб впредь такого не было! — вдруг крикнула царица, да так страшно. Дунюшка отшатнулась и лицо руками прикрыла.

— Не для того я тебя из бедного житья в Верх взяла! — тыча перстом, добавила Наталья Кирилловна уже потише. — Ты царскую плоть в чреве носишь — тебе себя блюсти надобно!

Дунюшка кротко опустилась на колени.

— Встань. Я не архиерей. И запомни мое слово, — с тем государыня, плавно повернувшись, и вышла.

Дуня, опершись о пол, встала на корточки и, не шевелясь, прислушалась.

— Ушла? — еле слышно спросила из-за книжного хранилища Аленка.

— Ушла, бог с ней… — Дуня быстренько перебежала к подружке, присела с ней рядом и тихо рассмеялась.

— Что ты, Дунюшка? — удивилась Аленка.