Нил Гейман - История с кладбищем

— Съешь ещё кусок.

— Не могу.

— Будешь сидеть тут, пока не доешь.

Никт выбрал уксусно-вонючий ломтик помидора, разжевал и проглотил. Мисс Лупеску закрыла контейнеры и поставила их в хозяйственную сумку.

— Теперь уроки.

Стоял разгар лета, по-настоящему темнело не раньше полуночи. В тёплых сумерках Никт — уроков в такое время у него не было — часами играл, исследовал уголки кладбища или забирался на деревья и ограды.

— Уроки? — переспросил он.

— Твой опекун хотел, чтобы я тебя учила.

— У меня есть учителя. Мисс Летиция Борроуз учит меня письму и чтению, мистер Пенниуорт преподаёт по собственной «Исчерпывающей образовательной методе для юных джентльменов, с приложением в пользу усопших». Я хожу на географию и много ещё куда. Мне не нужны новые уроки.

— Так ты всё знаешь, мальчик?! Шесть лет, и уже всезнайка!

— Я так не говорил.

Мисс Лупеску скрестила руки на груди.

— Расскажи мне про упырей.

Никт попытался вспомнить всё, что за эти годы услышал о них от Сайлеса.

— Лучше держаться от них подальше.

— И это всё? Почему подальше? Откуда они берутся? Куда уходят? Почему нельзя стоять возле упырьей двери? А, мальчик?

Никт пожимал плечами и мотал головой.

— Перечисли все виды разумных существ. Начинай.

Никт задумался.

— Живые. Э-э… Мёртвые. — Он помолчал. — И кошки!

— Мальчик, ты невежда, — заключила мисс Лупеску. — Это плохо, и ты доволен своим невежеством, что куда хуже. Повторяй за мной: есть живые и мёртвые, дневной народ и ночной, упыри и туманные твари, горние охотники и псы господни. И те, кто ходит сам по себе.

— А вы кто? — спросил Никт.

— Я, — строго ответила она, — мисс Лупеску.

— А Сайлес?

— Сайлес — Он сам по себе.

Никт еле дотерпел до конца урока. Когда его учил Сайлес, было интересно, и Никт часто даже не замечал, что его чему-то учат. Мисс Лупеску вдалбливала ему знания в виде бесконечных перечней.

Никт изнывал в часовне, а снаружи его ждали летние сумерки под призрачной луной.

Когда урок закончился, мальчик убежал прочь в самом дурном расположении духа. Играть было не с кем. Лишь большая серая собака рыскала среди могил, но к нему не подходила, пряталась то за камни, то в тень.

Неделя шла, и лучше не становилось.

Мисс Лупеску всё так же носила Никту свою стряпню: утопающие в жиру клёцки, густой фиолетовый суп с комком сметаны, остывшим варёный картофель, холодные сардельки с кучей чеснока, крутые яйца в сером неаппетитном соусе. Никт старался есть как можно меньше, только чтобы не рассердить мисс Лупеску. Уроки продолжались: два дня она учила его только тому, как позвать на помощь на языках всего мира. И била по пальцам ручкой, если он запинался или забывал. На третий день мисс Лупеску бросала:

— По-французски!

— Au secours.

— Азбука Морзе!

— SOS. Три точки, три тире, ещё три точки.

— На языке ночных мверзей!

— Что за ерунда… Я даже не помню, кто такие эти мверзи!

— Безволосые крылатые твари, летают низко и быстро. В этот мир они не заглядывают, зато парят в алом небе над дорогой в Гульгейм, город упырей.

— Мне это никогда не пригодится!

Мисс Лупеску поджала губы сильнее, но сказала только:

— Ночные мверзи.

Никт издал в глубине горла звук, которому она его обучила — гортанный, похожий на орлиный клёкот. Мисс Лупеску фыркнула:

— Сойдёт.

«Когда же вернётся Сайлес?!» — подумал Никт.

— Иногда по кладбищу ходит серая собака. С тех пор как вы приехали. Она ваша?

Мисс Лупеску поправила галстук.

— Нет.

— Урок закончен?

— На сегодня — да. Вот список, который ты прочтёшь и выучишь до завтра.

Списки мисс Лупеску были написаны бледно-фиолетовыми чернилами на белой бумаге и странно пахли. Никт ушёл с новым заданием на склон холма, сел и начал вчитываться, но никак не мог сосредоточиться. В конце концов он свернул лист и придавил камнем.

Этой ночью никто не хотел с ним играть! Не с кем было поболтать, побегать, полазить по деревьям под огромной летней луной.

Никт пошёл в гробницу Оуэнсов, чтобы найти сочувствие у родителей. Однако миссис Оуэнс и слышать не хотела о том, какая плохая мисс Лупеску: ведь её выбрал Сайлес. Мистер Оуэнс — что ещё хуже — просто пожал плечами и завёл рассказ о том, что в детстве работал подмастерьем у краснодеревщика и был бы рад обучаться всем тем премудростям, какие преподают Никту.

— А тебе не пора за уроки? — спросила миссис Оуэнс Никт молча сжал кулаки и, громко топая, вышел.

Он брёл по кладбищу, пиная булыжники, и размышлял о том, как все его не любят, не ценят и как это несправедливо. Вдруг он заметил серую собаку. Никт позвал её — может, прибежит и поиграет с ним? — но та держалась поодаль. Мальчик с досады запустил в неё комом земли. Тот разбился о ближайшее надгробие и засыпал могилу грязью. Большая собака с упрёком посмотрела на Никта, попятилась в тень и пропала.

Мальчик спустился по юго-западному склону, чтобы вид старой часовни не напоминал о Сайлесе, и задержался у могилы, которая выглядела как раз под стать его настроению. Над ней чёрным когтем торчал дуб, в который когда-то попала молния. Надгробие было всё в потёках и трещинах, а сверху красовался безголовый ангел, похожий на огромный уродливый трутовик.

Никт присел на траву. Ему было очень жалко себя и обидно. Он закрыл глаза, свернулся калачиком и забылся тяжёлым сном.

Вверх по улице бежали герцог Вестминстерский, достопочтенный Арчибальд Фицхью и епископ Бата и Уэллса — неслись всё дальше и дальше, тощие и жилистые, кожа да кости в лохмотьях. Юрко скакали из тени в тень, то рысью, то галопом, по-лягушачьи врастопырку прыгали через мусорные баки, проворно прятались от света фонарей за заборами.

На вид они были почти как люди, только ростом поменьше, будто хорошенько провялились на солнце, и вполголоса приговаривали:

— …Ежели ваша светлость имеет хоть малейшее понятие, к каким чертям нас занесло, пусть соблаговолит ответить. Если же нет, пусть заткнёт своё поганое хлебало!

— Ваше преосвященство, я всего лишь сказал, что чую где-то рядом кладбище, носом чую…

— В таком случае, ваша светлость, я бы тоже его учуял, ведь нюх у меня лучше вашего!..

Перекидываясь такими словечками, они рыскали по пригородным садам В один сад спускаться не стали («Тс-с-с! — прошипел достопочтенный Арчибальд Фицхью. — С-собаки!»), а пробежали поверху, по стене, словно крысы размером с ребёнка.

Шмыг — главная улица, шнырь — дорога на холм Кладбищенская ограда. Они вскарабкались на неё, как белки, и принюхались.