Сборник - Городская фэнтези – 2008

А тем вечером и тайна запертой комнаты раскрылась. Я тогда подумал — раскрылась. Только совершенно тому не обрадовался — голова другим занята была.

Дело в том, что к полковнику опять работорговец приехал, уже затемно. Негров пригнал, десятка полтора — за его фургоном топали, цепями звенели. Ну, их принимают, расковывают, суета на заднем дворе, факелы горят… Я как раз по улице бродил после ужина — совсем не сиделось на месте что‑то, сам не свой стал. Вижу: от фургона торговца, на отшибе стоящего, две фигуры в темноте к дому идут. И — с черного хода внутрь. Скрытно прошли, незаметно. Мамочку я сразу узнал — эту глыбу ни с кем не спутаешь. А рядом вроде как другая женщина, в покрывало закутана… Не Эмми, и не из сестричек — те вальяжно выступают, по‑хозяйски, а эта робко семенит, неуверенно… Любопытно мне стало. Вошел тихонько следом — дверью не хлопнул, ступенькой не скрипнул. В доме темно, но я слышу — ключи в замках громыхают. Как раз там, у потайной комнаты.

Э‑э‑э, смекаю, вот в чем дело… Все понятно. Ларчик‑то просто открывался, стоило ли голову ломать…

Бак и Пит, думаю, мужчины в самом соку — но пока неженатые. И пошли по стопам папашиным — по мулаточкам‑квартероночкам. А Мамочка при них сводней. То‑то работорговцы сюда зачастили. Надоест ребятам очередная красотка — продают, а в клетку без окон новую пташку сажают. И не мне их судить, в своем праве люди.

Скучно как‑то загадка решилась…

И пошел я спать. Сначала, понятно, с Молли поигравшись.

А утром грянуло.

Проснулся — за окнами едва брезжит. Слышу — шум, на улице голоса громкие, ржание конское… Что такое? Потом как стукнуло: не иначе вендетта проклятущая. Ох, не вовремя. Оделся быстренько, и — на всякий случай — бумаги полковничьи в кожаный мешочек и на грудь. Вдруг Шеппервуды нагрянут, смываться быстро придется… Мало что у них врагов в их домах убивать не положено. Любое правило и нарушить можно. Я бы лично так и сделал. Перестрелял бы всех ночью, в постелях, — да и покончил бы навсегда с этой кровной глупостью.

Выхожу из комнаты тихонько. Навстречу — Молли, одетая уже. Хотела шмыгнуть мимо — я ее за ворот. Что, мол, за переполох? А она мне: мисс Эммелина сбежала! С молодым Ларри Шеппервудом! Любовь у них, не иначе. Сейчас все Монтгомери в погоню поскачут.

Ну, дела… Но я‑то вроде как не Монтгомери? Мне‑то скакать вроде как не обязательно?

И тут — сам полковник. К комнате моей шагает размашисто. Молли тут же испарилась, была — и нету. А полковник мне говорит: ну что, мистер Джексон, пора решать. Вы под моим кровом спали, хлеб мой ели, а теперь вот беда пришла, надо за ружья браться. С нами вы или нет? Неволить не буду, откажетесь — негры вас отвезут на пристань, парохода дождетесь, — и будьте счастливы.

Ну что тут ответить? По уму надо бы распрощаться — да и к пристани. Только чувствую — если так сделаю, всю жизнь буду ходить, как дерьмом облитый. Сам к себе принюхиваясь. Сам от себя нос морща. И не потому, что полковник меня последней дрянью считать будет, нет. А потому что вовек себе не прощу, как эта вертихвостка меня обманула. Как своими руками я ее побегу помог — дураку ведь ясно, что за псалмы на том листке были…

Да и еще одна мыслишка копошится. Если не врал братец Джоб, и действительно меня Монтгомери в семью свою принять хочет, — так можно же и не сыном. Можно и зятем. Если именно мне посчастливится первым их догнать, да Ларри‑подлеца подстрелить, то…

В общем, размечтался я сдуру. Даже за эти секунды подумать успел, что супружницу в большой строгости держать буду — примерно как папашка мой мамашу‑покойницу. Он, бывало, сантиментов не разводил — лупцевал до потери сознания тем, что под руку подвернется. Старой закалки был человек.

Всего этого, понятно, не сказал я полковнику. Я с вами, говорю. И ничего больше.

Отправились в погоню ввосьмером — полковник, сыновей трое, да еще трое родственников. Ну и я с ними. Как и все, с ружьем.

А как из ворот выезжали — только тут я понял, что шутки кончились. Потому что висел на воротах братец Джоб собственной персоной — голова набок, язык наружу, сам страшный, аж кони шарахаются.

За что его? — у Рода спрашиваю. А он зубы скалит: за шею, парень, за шею! Не узнать старину Рода — нормальный был мальчишка, а тут стал весь дерганый, лицо кривит, в глазах черти пляшут. Но объяснил: через Джоба, мол, любовь вся у них и закрутилась. Зол был тот, дескать, на полковника — и нагадил, как сумел.

Думаю: и чего же человеку не хватало? Ну, пусть не человеку, пусть квартерону, но все равно? Даже часы имел на цепочке… Но разговор тот замял я — у самого рыльце в пушку. Не хотел на ворота, к братцу в компанию. Да и поскакали тут мы так, что не до разговоров стало.

До пристани, где пароходы причаливали, и куда парочка могла направиться — миль восемь примерно. Можно успеть перехватить было. Да и дождись еще парохода, расписание лишь на бумаге исполнялось — пять‑шесть часов никто и за опоздание не считал.

Ладно, скачем мы по дороге, потом скачем по лесной просеке — изгиб реки срезаем. А из меня наездник‑то аховый, таким галопом в жизни мчаться не приходилось, — задницу отбил быстро и капитально. Но креплюсь — спасибо папаше‑покойнику, эта часть тела у меня закаленная…

К берегу вылетаем — видим: негры, штук тридцать, лес корчуют. Шалаши стоят — ночевали здесь же. Мы к ним: проезжал, мол, кто?

Надсмотрщик‑мулат объясняет: было дело, проскакали трое в сторону пристани — двое мужчин и женщина. Быстро скакали, словно черти за ними гнались. Еще кто был? Ну и еще одна парочка, на двуколке катила в другую сторону, к Зеленой косе вроде, — но те медленно, спокойно, не торопясь. Когда те трое проезжали? А откуда он знает, часов не имеет, недавно вроде…

Понеслись мы к пристани. Мили две еще проскакали — глядь, лошадь дохлая валяется. Нога сломана, голова прострелена… Ага, втроем на двух лошадях быстро не поедешь… Мы еще наддали.

Тут я вижу — лошади у других от этой скачки сдавать начали. А моя кобыла этак бодро топает, вперед вырвалась. И — Роджер‑младший рядом. Монтгомери мужчины все как на подбор крупные, мы их раза в полтора меньше весили…

Никак, думаю, и вправду суждено отличиться. Про опасность позабыл — азартное дело погоня.

И тут — показались конные впереди! Мужчина и женщина на одной лошади — и еще один всадник. Платье Эммелины узнал я сразу, сто раз его видел. Оглянулись они, нас увидели, поняли — не уйти. Конь двоих еле тащит.

Так они что придумали: женщину на круп второго коня пересадили, тот посвежее был. Видать, на нем сам Ларри Шеппервуд ехал — потому что с Эмми дальше поскакал. А второй мужчина развернулся — и нам навстречу. Скачет, в руке ружье — и в нас с Родом целит. Прижался я к гриве конской, только подумать успел: эх, зря мне такая резвая лошадка досталась…