Мервин Пик - Горменгаст

И все же, хотя день тянулся очень медленно, Тита поддерживала мысль о том, что его заперли в этой комнате не только в связи с какой-то там древней традицией, а прежде всего из желания скрыть от него все приготовления к вечернему празднеству. Если бы его не заперли здесь, он обязательно бы что-нибудь разузнал, и если бы догадался, что его ждет вечером, то по крайней мере мог бы представить размах готовящегося торжества. И никакого настоящего сюрприза не получилось бы.

А приготовления действительно были грандиозны. И конечно же, если бы Тит стал их свидетелем, это бы не только смазало сюрприз, но и в какой-то степени пригасило бы тот взрыв восторга и удовольствия, которые ожидали его вечером. Тит, как ни старался, не мог догадаться, что все-таки готовится, а Фуксия наотрез отказалась что-либо рассказывать. Она слишком хорошо помнила те радость и восхищение, которые посетили ее в день ее десятилетия, и считала, что не имеет права своим рассказом отнять у Тита даже сотую часть того удовольствия, которое его ожидает.

И Тит весь день провел в одиночестве, которое нарушалось лишь тогда, когда ему на специальных золотых подносах приносили еду. За час до захода солнца в комнату вошли четыре человека. Один нес большую коробку, в которой оказалась одежда. Титу предложили облачиться в нее. Второй принес легкий плетеный паланкин — кресло, установленное на двух шестах. Третий человек держал в руках длинный зеленый шарф, а четвертый — поднос с бокалом воды и пирожными.

Оставив все это в комнате, все четверо вышли, а Тит стал переодеваться. Одежда для церемонии оказалась достаточно простой: маленькая бархатная шапочка, просторное одеяние без швов из какого-то серого материала, длинное, до щиколоток, пара сандалий, тонкая золотая цепь, надеваемая вместо пояса. Вот и все. Переоблачение не заняло много времени, и, застегнув сандалии, Тит позвал тех четверых, которые все это принесли.

Они тут же вошли на зов, и человек, несший шарф, приблизился к Титу.

— Ваша светлость...

— А это для чего? — спросил Тит, разглядывая шарф.

— Я должен завязать вам глаза. Это является честью церемонии.

— Нет! Зачем это нужно! — воскликнул Тит.

— Я здесь ни при чем. Я лишь исполняю то, что велит Закон.

— Закон! Закон! Закон! Как я ненавижу этот Закон! — вскричал мальчик — Сначала меня продержали целый день взаперти! Теперь мне завязали глаза! И все этот дурацкий Закон! Зачем это все нужно? Ответьте мне! Почему вы молчите?

— Я здесь ни при чем, — спокойно сказал человек, державший шарф (наверное, это была его любимая фраза). — Видите ли, ваша светлость, если не завязать вам глаза, то такого сюрприза, как нужно, не получится. И понимаете, — человек стал говорить увлеченно, словно его самого вдруг заинтересовало, то о чем он говорит, — понимаете, с завязанными глазами вы не будете знать, куда направляетесь, а потом, и знаете, все собравшиеся, все эти толпы, будут поначалу стоять в мертвом молчании...

— Молчать! — выкрикнул один из четверых. — Ты уже и так много сболтнул! — И, обратившись к Титу, добавил: — Разрешите мне заверить вашу светлость, что все делается для того, чтобы доставить вам радость и удовольствие!

— После всего что я вытерпел, надеюсь, что все будет так, как вы говорите!

Его страстное желание выбраться поскорее из комнаты для игр пересилило неприязнь к повязке на глазах. Отпив воды из бокала и проглотив пирожное, Тит шагнул к человеку, державшему в руках шарф.

— Ладно делайте что положено, — сказал он и позволил завязать себе глаза. Шарф был обмотан несколько раз вокруг его головы, и Тит погрузился в полную темноту. Потом он почувствовал, как у него на затылке завязывают концы шарфа.

— А теперь мы должны усадить вас, ваша светлость, в паланкин.

— Ладно, усаживайте.

Почти сейчас же после того, как Тит был усажен в плетеное кресло, он почувствовал, как поднимается в воздух. Затем, по команде одного из четверых мужчин, паланкин, покачиваясь, тронулся в путь. Тит чувствовал, как шаги мужчин, державших на плечах бамбуковые шесты, все убыстряются.

В полной темноте Тит не мог определить, где они находятся, наверняка он знал лишь то, что они еще не вышли за пределы Замка. Судя по частым поворотам, которые приходилось совершать — некоторые из них представляли определенные трудности для проноса паланкина, — и гулким шагам, Тит догадывался, что его несут по неисчислимым коридорам Замка. Эхо шагов было столь четким и гулким, что у Тита невольно сложилось впечатление, что Замок пуст. Несомый сквозь лабиринт коридоров и переходов, Тит, как он ни напрягал слух, не слышал никаких иных звуков, кроме размеренного звука шагов, дыхания людей, которые несли паланкин, и мерного поскрипывания бамбуковых шестов.

Ему стало казаться, что с его глаз никогда не снимут шарф, что в темноте будут вечно слышны шаги, дыхание и поскрипывание. Но вдруг он ощутил на лице мягкое прикосновение свежего воздуха, звуки рассеялись, и Тит понял, что попал на открытое пространство. Паланкин наклонился вперед, и Тит понял, что его несут вниз по лестнице. Как только ступени закончились, паланкин стал раскачиваться сильнее — несшие его перешли на бег.

Бег проходил по ровной открытой местности, но и здесь, как и в Замке, не ощущалось присутствия людей.

Вся лихорадочная деятельность, бурлившая в Замке на протяжении дня, замерла. Все — знатные и незнатные, исполнители и зрители мужчины и женщины, старики и дети, — все заняли положенные места и замерли в ожидании.

Опускался вечер. Носильщики паланкина продолжали свой бег. Над их головами в вечереющем небе на западе виднелся длинный язык желтого света.

Это закатное свечение быстро меркло, и вскоре на потемневшее небо выкатилась луна, облив холодным светом часть лица Тита, не скрытую шарфом.

А носильщики паланкина продолжали свой бег по темной земле.

Никакого эха от топота их ног Тит уже давно не слышал, он различал лишь разрозненные звуки ночи: какие-то небольшие животные шуршали в кустах, где-то вдалеке лаяла лисица. Время от времени Тит чувствовал, как порыв ласкового ночного ветра отбрасывает волосы с его лба.

— Далеко еще? — выкрикнул Тит. Ему казалось, что его уже целую вечность несут в паланкине. — Еще далеко? — снова спросил он громко, но никакого ответа не получил.

Носильщики были полностью сосредоточены на своей задаче — в целости и сохранности доставить свою ценную ношу в нужное место, и поэтому, пока они бежали по лесным тропинкам, по каменистым кручам с бамбуковыми шестами на плечах, они не отвечали не потому, что не хотели, а просто потому, что не слышали вопроса. Все их внимание было отдано обеспечению безопасности Тита и размеренному, гладкому, ритмичному бегу. Даже если бы Тит обратился к ним в десять раз более громким голосом, то и тогда его бы не услышали.