Александр Рудазов - Преданья старины глубокой

– Перекусить! – тут же вылез вперед Иван. – А что на обед, бабушка?

– Да всего вдосталь, касатик! – ухмыльнулась баба-яга.

В избе Овдотьи Кузьминишны оказалось куда чище и приглядней, чем у Яги Ягишны. В углу у входа мирно стоит железная ступа с пестом, вдоль стен развешаны душистые травки, печь пышет жаром, на слюдяных оконцах шелковые занавески, на конике кот черный полеживает, песенку поет кошачью.

Стол бабка густо уставила кушаньями – словно чуяла старая, что гости сегодня пожалуют. Пироги со всякими начинками, кулебяки, коврижки, курники, вареники, сочники, гречаники, ватрушки, галушки, пампушки – на всякий вкус печево найдется. Иван сразу ухватил особо сочный расстегай с рыбой, но тут же схлопотал по руке ложкой.

– Каждому овощу свое время, касатик! – строго погрозила ему пальцем Овдотья Кузьминишна, возвращая расстегай на блюдо. – Сперва жиденькое похлебай, потом уж к тверденькому переходи. Аль дома не приучили?

На первое старуха подала горячие щи из квашеной капусты – с луком, укропом, чесноком, хреном, редькой, салом, сметаной. На второе – сальник из бараньей печени с гречневой кашей. На третье – медовый сбитень с гвоздикой и корицей.

– Вот бярозавику еще выпейте, котики мои… – приговаривала баба-яга, потчуя дорогих гостей. – Хороший квасок, березовый, сама делала, сама настаивала…

– Вахухы уа-а, баарха!.. – пробубнил с набитым ртом Иван, роняя на стол хлебные крошки и комочки творога.

– Прожуй сперва, негоже с набитым ртом речь вести! – сварливо цыкнула на него Овдотья Кузьминишна.

– Ургу-бу-угу! – согласно кивнул Иван, давясь ватрушкой.

– Ладно, яхонтовый, рассказывай уж о заботах своих, – ласково обратилась к Яромиру старуха. – Вижу, вижу – словно на еже сидишь, так уж не терпится… Что там у вас деется-то?.. Слухи ходят нехорошие – Кащей-Ядун мечи точит, Глебушко-князь щиты вздымает… Да еще сестрицу мою вроде как ты в печку головой макнул, да не закончил – выбралась Ягишна-то, а?..

– Выбралась, бабуля, – спокойно кивнул Яромир.

– Что ж ты оплошал-то, яхонтовый?.. Взобрался на тын – так уж перелазь, не сиди враскорячку! Надо было или дожарить, или совсем не трогать! Сестрица у меня стервь злонравная, злопамятная, не простит она вам эдакой шкоды!

– Не простит, – согласился Яромир. – Поможешь ли, бабуля?

– А это, милок, смотря в чем… – хитренько ухмыльнулась Овдотья Кузьминишна. – Ну давай, обскажи бабушке все как есть, ничего не утаивай…

Иван мгновенно заскучал. Яромир в очередной раз завел длинный и скучный разговор, в котором он, простой и бесхитростный княжич, понимал дай бог половину. А то и еще меньше.

Баба-яга и волколак толковали довольно долго. Яромир подробно рассказал старой ведьме обо всем, что только приключилось за последние седмицы. Та хмурилась, бормотала себе под нос, неодобрительно цыкала зубом.

То, что эти двое чуть не прикончили ее названую сестру-ведьму, Овдотью Кузьминишну нимало не огорчило – пусть хоть совсем сгинет, старая людоедка. Бабы-яги живут порознь, да и ладят меж собой хуже кошек дворовых. А вот то, что Кащей, оказывается, похитил ее бывшую чернавку, боярышню Василису… теперь уже княгиню…

Вот это младшей бабе-яге совсем не понравилось.

– Озорник Кащеюшка, ох, озорник… – недовольно ворчала она. – Ладно б для утех сладких девицу скрал – куда ж нормальному мужику без этого дела?.. Так нет ведь – замкнет на семь замков, чтоб никому больше не досталась, а ключ в прорубь спустит… Ни себе, ни людям, скопидом проклятущий…

– Кхы-кхы, бабушка!.. – робко подал голос Иван, смолотивший все печево в одно брюхо и окончательно заскучавший. – Попить не найдется ли чего-нибудь?..

– Попить? – оглянулась Овдотья Кузьминишна. – Да на здоровье, касатик, чего душе угодно! Вот сбитня хлебни, кваску ягодного, взвару сливяного! А то вот медовухи сладенькой испей или киселя вкусненького!..

Иван бросил взгляд на Яромира – тот еле заметно покачал головой. Кисель младшая баба-яга варила по тому же рецепту, что и средняя.

– Благодарствую, бабушка… а только мне б водицы простой… Так уж сладкого объелся – запить бы теперь…

– А, ну так этого добра во дворе довольно, – отмахнулась старуха. – Ступай, касатик, посмотри – там колодезь быть должен. Водица в ней добрая, студеная, аж зубы ломит…

Иван послушно вышел, оставив Яромира с бабой-ягой чинно балакать о всякой всячине. На поляне ярко светило нежаркое осеннее солнышко, в воздухе порхали последние бабочки, кружились комары-толкуны. Недолго им уже осталось плясать – у насекомой мелкоты век короток, живут от весны до осени, не более того. Где-то в ветвях стрекотала дряхлая сорока – печально, тоскливо, словно в плакальщицы нанялась.

Колодезь Иван отыскал не сразу – он притаился позади избушки, в тени высокой березы. Княжич опасливо обошел кругом, стараясь не приближаться к корявым лапам-столбам – ему хорошо помнилось, как мчалась по чаще та, другая изба, как страшно она ревела выпью… Ей-богу, лучше б уж медведь-шатун погнался – все не так страшно…

Ольховые бревешки, сложенные в сруб, отмерили немало лет – похоже, одногодки с бабкой. Почерневший от старости, осевший под собственным весом чуть не до земли, колодец выглядел дряхлым дедом, присевшим на завалинке передохнуть. Не было при нем ни «журавля», ни «барана» – простая бадья, привязанная к шесту.

Иван привычно перекрестил колодец, перекрестился сам и бросил бадью в дыру – к темному водяному зеркалу. Внизу плюхнуло, веревка ослабла, потом снова натянулась – княжич, насвистывая песенку, принялся наматывать ее на руку.

На свет появилась бадья. Иван улыбнулся ей, как старому другу, поднес ко рту, уже заранее предвкушая на языке сладкую колодезную водицу… и захрипел от боли.

Из воды выметнулась жирная когтистая ручища, ухватывая княжича за горло. На солнце блеснула рыбья чешуя – Иван с ужасом разглядел в бадье жуткую харю водяного Белого озера.

– Бу што, та, бр-бр-бр и-у-бр-бр боррабрр мээ-а?! – послышалось из бадьи.

– Чего?.. – тоненько пискнул княжич.

– Говорю – не позабыл еще меня, тать?! – трубно взревел водяной, высовывая наружу лоснящиеся губы. – Обкрадывать меня вздумали, паскуды?! Где Волхович?!

– Там! – пропыхтел Иван, не смея выпустить бадью. Цепко держит за горло чешуйчатая ручища – повиснет на ней тяжелый груз, так еще придушит, чего доброго!

– Где «там», гниль сухопутная?! – процедил водяной, не разжимая мертвой хватки. – Кадык вырву, коль брехать станешь!.. Куда злато мое дели?!

– Ы-ы-ы… – прохрипел княжич, высовывая побелевший язык.

В локоть мягко ткнулось что-то теплое – будто ласковый котенок боднул головой. Иван скосил глаза – перевязь судорожно тряслась, ножны ходили ходуном. Самосек пытался выпрыгнуть из кожаной одежки, пособить хозяину.