Юлия Остапенко - Игры рядом

— Отказался бы, — мягко сказал я. Мне было его почти жаль. Дворянин. Подумать только. Ларс — дворянин. А ведь ничего удивительного — оттуда и его манеры, и знание Книги Лордов. Я, пожалуй, даже предполагал это, только не признавался самому себе.

Мы ведь ни о чем друг друга не спрашивали… А ему, должно быть, несладко пришлось, особенно на первых порах. Унизительная роль. Его выбрали, наверное, только потому, что Шерваль держал его за горло, а на такую грязную работу никого больше не нашлось. Да и его умение обращаться с арбалетом и опыт братарства с холопами в игорных заведениях скорее всего сыграли не последнюю роль. Он просто спасал свою гордость… пусть и таким странным образом. А у меня гордости никогда не было — мне бы на его месте нечего было спасать.

— Ох, не надо только разыгрывать благородство! — ощерился Ларс в ответ на мои слова. — Ясно, ты невинная жертва, я подлец и продажная шкура. На том и порешим.

— Почему он ждал так долго? — спокойно спросил я. — Шесть проклятых лет. Почему сразу не приказал тебе сдать нас?

— Откуда мне знать! Он требовал, чтобы я был с тобой рядом, оберегал от случайных стрел. Говорил, что голову мне снимет, если с тобой что случится раньше времени. Проклятье, Эван, ты думаешь, мне было легко? Я не мог бы играть в эти игры, если бы ненавидел тебя. Как можно шесть лет изображать чьего-то друга, не став им хотя бы наполовину? Пришлось искать в тебе положительные качества. А потом их старательно забывать, чтоб не терзаться, когда тебя на кол посадят. Но теперь-то я вижу, что ты просто трусливый придурок, которому вечно проблем мало на свою и чужие головы. Поэтому сдыхай, валяй. Мне насрать.

Он раздраженно пнул полено, вывалившееся из костра. Долго же он ждал, чтобы сказать мне всё это. Наверное, ему в самом деле приходилось непросто. Только сочувствовать ему я не собирался. Нечего просаживать фамильное состояние. Это никогда не заканчивается ничем хорошим. Повезло же мне, что у меня нет и не было ни гроша за душой… И никто не может скупить мои долги и сделать из меня шлюху.

— Может, оно и к лучшему, — не глядя на меня, бросил Ларс. — Мы ползли в последние дни, как черепахи. Теперь мне хоть не надо подгонять тебя, рискуя нарваться на подозрения. Пойдем в галоп, и гори всё…

— Куда ты торопишься?

— Мы еще сегодня должны были быть у Кельстера. Я предупредил, что можем задержаться, но Шерваль десять раз сказал, что ко Дню Жнеца ты должен быть у него.

Ко Дню Жнеца?..

Йевелин!..

Нет же… нет, нет, неужели ты еще там знала… нет же…

Я был так потрясен, что не слушал, что говорил Ларс дальше. Только подумал отстраненно: «Раньше он никогда не был таким разговорчивым». Что, в общем-то, теперь понятно…

Уже предпринятых мер предосторожности Ларсу показалось недостаточно, и на ночь он привязал меня поводьями к стволу дерева рядом с костром, пригрозив переломать мне ноги, если я вздумаю пытаться удрать. Я едва не рассмеялся, когда он это сказал. Эх, Ларс, я ведь решил не бежать больше, ты забыл? Пора же когда-то начать выполнять обещанное.

Движения Ларса были резкими и грубыми, а прежде чем отойти, он проверил веревки на моих запястьях и затянул их еще туже. Но одного взгляда, брошейного на мое лицо, разукрашенное его стараниями, хватило, чтобы свести на нет всю эту маскировку. Я видел, что его жестокость нарочитая: он как будто пытался убедить то ли меня, то ли себя, что я для него — тяжкая ненавистная обуза и что теперь-то он наконец может отыграться по полной. Ларс, захоти ты отыграться по полной, отпинал бы меня ногами. Шервалю и Йевелин для их забав я нужен живым и относительно невредимым, но целые ребра мне пересчитывать никто не станет. Ну, и кому же ты врешь на этот раз? Сам ведь радовался, что больше не надо притворяться…

Может, и мне этому порадоваться? Иначе я, наверное, взвою.

Мы не уснули в ту ночь — ни он, ни я, оба по своей, но вполне понятной причине. Утром, едва забрезжил рассвет, Ларс затушил костер и отвязал меня от дерева. Я не исключал, что он попросту перебросит меня через своего коня, потом вдруг вспомнил, как он грозился именно таким образом увезти меня из Мелодии, и нервно хохотнул пару раз. Ларс, мрачный как туча, проигнорировал мое неуместное веселье и, предупредив, что за любые фокусы будет делать больно, разрезал веревки у меня на ногах. Потом заставил подняться и, будто ребенка, усадил в седло моего гнедого. Я и опомниться не успел, а мои ноги уже были привязаны к стременам. Ларс вскочил на своего коня и взял повод моего — в точности как вчера вечером, только я был слишком глуп, чтобы воспринять это как предупреждение. Проклятье, я же ему доверял. Я просто ему доверял.

Мое оружие он приторочил к луке седла своего коня, и я косился на него пару раз, пытаясь придумать, как бы его добыть. Может, на следующей стоянке — Ларс сказал, что до условленного места ехать еще два или три дня. И времени мы больше, надо сказать, не теряли: Ларс взял хорошую скорость, и мне приходилось концентрировать все свои силы на том, чтобы удержаться в седле. Пару раз я едва не свалился, хотя из-за веревок, привязывающих ноги к стременам, все равно не смог бы воспользоваться ситуацией. Мы почти не разговаривали, только раз я злорадно заметил, что мародеров сегодня что-то долго не видно. Ларс только стискивал зубы, хотя знал не хуже моего, что одному ему управиться с местными бандюгами будет посложнее. Впрочем, радоваться мне было нечему, — разобравшись с Ларсом, они наверняка возьмутся за меня, не вдаваясь в детали наших с Ларсом непростых отношений.

Когда это случилось, солнце уже достигло зенита и теперь светило нам в лица. Я поймал себя на мысли, что ждал чего-то подобного — мародеров, или Зеленых, или… или, может быть, даже того, что произошло на самом деле. Но потрясло меня другое — не то, что это всё-таки произошло, а моя реакция на случившееся. Совсем не та, которой я ждал.

Когда арбалетный болт, пробив горло Ларса навылет, швырнул его с коня на землю, мне стало страшно. Но я успел заметить облегчение в его глазах. А может, мне просто показалось. Может, мне просто хотелось видеть в них облегчение.

Ларс не сразу разжал руку, в которой держал повод моего коня, и гнедой испуганно заржал, когда его голову дернуло вниз, затоптался, не зная, что делать. Я стиснул его бока коленями, заставляя развернуться, и посмотрел на Ларса, лежащего навзничь в мятой сухой траве. Белое оперение болта торчало из его горла, а под затылком медленно растекалась лужица темной крови.

Сзади раздались шаги, но я не обернулся — не мог отвести от него глаз. Ну вот, доболтался. Ларс мертв. Я смотрю на него, я это вижу, но понять не могу. И почему же мне так страшно-то, а?