Рэй Брэдбери - О скитаньях вечных и о Земле
– Саул! – выкрикнул он, задыхаясь. – Вызови пожарную команду!
Саул кинулся было со двора, но Лина схватила его за рукав.
– Подожди, – сказала она.
Из Машины вырвался язык пламени, раздался еще один приглушенный взрыв. Когда Машина разгорелась как следует, Лина Ауфман кивнула.
– Ну вот, Саул, теперь можно звонить в пожарную команду.
Все, соседи и не соседи, сбежались на пожар. Были тут и дедушка Сполдинг, и Дуглас, и Том, и почти все жители их квартала, и несколько стариков из другой части города, что за оврагом, и все ребятишки из шести окрестных кварталов. А дети Лео Ауфмана стояли впереди всех и очень гордились – вот какое отличное пламя вырывается из-под крыши их гаража!
Дедушка Сполдинг пригляделся к высокому – под самое небо – столбу дыма и негромко спросил:
– Лео, это она? Ваша Машина счастья?
– Счастья или несчастья – в этом я когда-нибудь разберусь и тогда отвечу вам, – сказал Лео.
Лина Ауфман стояла в темноте и смотрела, как бегают по двору пожарники; наконец гараж с грохотом рухнул.
– Тебе вовсе незачем долго в этом разбираться, Лео, – сказала она, – Просто оглянись вокруг. Подумай. Помолчи немного. А потом приди и скажи мне. Я буду в доме, надо поставить книги обратно на полки, положить одежду обратно в шкафы, приготовить ужин. Мы и так запоздали с ужином, смотри, как темно на улице. Пойдемте, дети, помогите маме.
Когда пожарные и соседи ушли, Лео Ауфман остался с дедушкой Сполдингом, Дугласом и Томом; все они задумчиво смотрели на догорающие остатки гаража. Лео ткнул ногой в мокрую золу и медленно высказал то, что лежало на душе:
– Первое, что узнаешь в жизни, – это что ты дурак. Последнее, что узнаешь, – это что ты все тот же дурак. Многое передумал я за один только час. И сказал себе: да ведь ты слепой, Лео Ауфман! Хотите увидать настоящую Машину счастья? Ее изобрели тысячи лет тому назад, и она все еще работает: не всегда одинаково хорошо, нет, но все-таки работает. И она все время здесь.
– А пожар… – начал было Дуглас.
– Да, конечно, пожар, гараж! Но Лина права, долго раздумывать над этим незачем: то, что сгорело в гараже, не имеет никакого отношения к счастью.
Он поднялся по ступеням крыльца и поманил их за собой.
– Вот, – шепнул Лео Ауфман. – Посмотрите в окно. Тише, сейчас вы все увидите.
Дедушка Сполдинг, Дуглас и Том нерешительно заглянули в большое окно, выходившее на улицу.
И там, в теплом свете лампы, они увидели то, что хотел им показать Лео Ауфман. В столовой за маленьким столиком Саул и Маршалл играли в шахматы. Ребекка накрывала стол к ужину. Ноэми вырезала из бумаги платья для своих кукол. Рут рисовала акварелью. Джозеф пускал по рельсам заводной паровоз. Дверь в кухню была открыта: там, в облаке пара, Лина Ауфман вынимала из духовки дымящуюся кастрюлю с жарким. Все руки, все лица жили и двигались. Из-за стекол чуть слышно доносились голоса. Кто-то звонко распевал песню. Пахло свежим хлебом, и ясно было, что это – самый настоящий хлеб, который сейчас намажут настоящим маслом. Тут было все, что надо, и все это – живое, неподдельное.
Дедушка, Дуглас и Том обернулись и поглядели на Лео Ауфмана, а тот неотрывно смотрел в окно, и розовый отсвет лампы лежал на его лице.
– Ну конечно, – бормотал он. – Это оно самое и есть.
Сперва с тихой грустью, потом с живым удовольствием и наконец со спокойным одобрением он следил, как движутся, цепляются друг за друга, останавливаются и вновь уверенно и ровно вертятся все винтики и колесики его домашнего очага.
– Машина счастья, – сказал он. – Машина счастья.
Через минуту его уже не было под окном.
Дедушка, Дуглас и Том видели, как он захлопотал в доме – то поправит что-нибудь, то передвинет, то складку разгладит, то пылинку сдует – такой же деловитый винтик большой, удивительной, бесконечно тонкой, вечно таинственной, вечно движущейся машины.
А потом, не переставая улыбаться, они спустились с крыльца в прохладную летнюю ночь.
Два раза в год во двор выносили большие хлопающие ковры и расстилали их на лужайке, где они были совсем не к месту и казались какими-то необитаемыми. Потом из дома выходили мама и бабушка, в руках они несли как будто спинки красивых плетеных кресел, что стоят в парке у павильона с газированной водой. Каждому вручали такой жезл с широкой плетеной верхушкой, и все – Дуглас, Том, бабушка, прабабушка и мама – становились в кружок над пыльными узорами старой Армении, точно сборище ведьм и домовых. Затем по знаку прабабушки – едва она мигнет или подожмет губы – все вскидывали цепы и принимались без передышки молотить ковры.
– Вот тебе, вот, – приговаривала прабабушка. – Бейте блох, мальчики, не жалейте и вшей!
– Ну что ты такое говоришь! – укоризненно замечала ей бабушка.
Все смеялись. Вокруг бушевала пыльная буря, и смех переходил в кашель.
Вихри корпии, струи песка, золотистые хлопья трубочного табака взвивались в воздух и трепетали, подбрасываемые все новыми и новыми ударами. Останавливаясь, чтобы передохнуть, мальчики видели следы своих башмаков и башмаков взрослых, тысячу раз отпечатавшиеся на узорах ковра, – восточный рисунок то исчезал, то появлялся вновь вместе с мерным прибоем ударов, что омывал его берега.
– Вот тут твой муж пролил кофе. – И бабушка ударила по ковру.
– А здесь ты пролила сметану, – И прабабушка выбила из ковра огромный столб пыли.
– Смотрите, тут весь ворс вытоптан. Ах, ребята, ребята!
– А вот чернила, прабабушка!
– Глупости! У меня чернила лиловые, а это обыкновенные, синие. Хлоп!
– Посмотрите, какую дорожку протоптали, – это из прихожей в кухню. Ох уж эта еда! Она даже львов ведет на водопой. Давайте-ка повернем его другим боком.
– А может, просто запереть все двери и никого не впускать?
– Или пусть разуваются еще в прихожей!
Хлоп, хлоп!
Наконец ковры развешаны на веревках. Том разглядывает узор – хитроумные петли и переплеты, цветы, какие-то загадочные фигуры, разводы и змеящиеся линии.
– Том, ты что стоишь? Выбивай!
– Занятно все-таки видеть всякие вещи, – говорит Том. Дуглас подозрительно смотрит на него.
– Что ты там увидел?
– Да весь город, людей, дома, вот и наш дом – Хлоп! – Наша улица! – Хлоп! – А вон то, черное, – овраг. – Хлоп! – Вот школа. – Хлоп! – А вот эта чудная закорючка – ты. Дуг! – Хлоп! – Вот прабабушка, бабушка, мама… – Хлоп! – Сколько же лет пролежал у нас этот ковер?
– Пятнадцать.
– И целых пятнадцать лет по нему топали! Даже видны отпечатки башмаков! – ахнул Том.
– Силен ты болтать, парень, – сказала прабабушка.
– Тут видно все, что случилось у нас в доме за пятнадцать лет. – Хлоп! – Конечно, это все прошлое, но я могу и будущее увидать. Вот сейчас зажмурюсь, а потом – р-раз! – погляжу на эти разводы и сразу увижу, где мы завтра будем ходить и бегать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});