Светлана Крушина - Голос дороги

— Не скрывала? Однако ты не очень спешила меня порадовать.

— Ты бы все равно узнала, только позже. А мне хотелось поговорить с Грэмом.

На лице Нинели появилась неприятная, леденящая улыбка.

— Ах, вот как… Ты не подумала о том, что мне тоже может захотеться поговорить с Грэмом?

— Тебе? — фыркнула Гата. — О чем? Да ты с ним никогда двух слов не сказала!

— О чем — тебя не касается. Впрочем, я не настаиваю, чтобы ты покинула комнату. Можешь остаться.

С этими словами Нинель не спеша опустилась в кресло перед камином.

— Иди сюда, Грэм, — позвала она. — Сядь рядом. Поговорим.

Без возражений Грэм сел в соседнее кресло. Гата состроила гримасу и пробормотала: "Вот змеюка". Грэм пытался хранить спокойное выражение лица, не зная, правда, удается ли ему это или нет. Внутри у него творилось Безымянный знает что, целая буря поднялась. Но спорить и скандалить он не хотел. Пока. К тому же, ему было интересно, что же все-таки хочет сказать Нинель.

Гата бросила на сестру убийственный взгляд и уселась в свободное кресло, перекинув ноги через подлокотник. Возможно, таким образом она хотела уязвить Нинель, не терпевшую никаких вольностей. Раньше Нинель ни за что не снесла бы, если бы в ее присутствии Гата так вела себя, но сейчас она почему-то смолчала.

— Так я слушаю тебя, Нин, — сказал Грэм. Не хотелось говорить первым, но молчание затягивалось. И ему не нравилось, что Нинель пристально его изучает. Ее взгляд было не так-то просто выдержать.

— Грэм, — сказала Нинель. — Грэм, я хочу спросить тебя вот о чем. Князь, наш отец, мертв. Полагаю, ты это знаешь. Так зачем ты явился?

Грэм вспыхнул и стиснул подлокотники кресла. Да, старшая сестра умела одной интонацией показать человеку, какого она о нем мнения.

— Я обязан отчитываться перед тобой?

— Видишь ли, я считала, что если ты вернешься ради кого-то, то только ради отца. Но он давно мертв. Или ты не знал?

— Знал.

Нинель надменно кивнула.

— Мне кажется, — сдерживая злость, продолжил Грэм, — я имею право приходить сюда, когда захочу.

— Имеешь. Юридическое.

— Что ты хочешь сказать? — не выдержала Гата.

— Я хочу сказать, что моральных прав на появление в доме у нашего братца нет никаких. Он разрушил семью, сломал жизнь нашей матери, и вообще, он здесь — чужой. Он никому здесь не нужен.

— Не говори за всех, — вспыхнула Гата.

— Вроде бы, ты не очень огорчилась из-за его побега, — ядовито заметила Нинель. — Так что же, Грэм? Между прочим, как теперь ты докажешь, что ты есть тот, за кого себя выдаешь? Отца больше нет, и кто сможет подтвердить, что ты — не самозванец?

Возмущенная Гата хотела что-то сказать, но Грэм, белый от злости, остановил ее.

— А с чего ты взяла, что мне это нужно?

Разговаривать с Нинелью было все равно, что фехтовать с искусным противником. Грэму всегда трудно было тягаться с ней. За словом в карман она не лезла, язычок у нее был острый… но сейчас, кажется, он сумел достать ее. Во всяком случае, она немного растерялась.

— Как? — удивилась она. — Но ты ведь собираешься предъявить права на титул и земли?

— Нет, не собираюсь.

Несколько секунд Грэм наслаждался выражением лица Нинели, даже позволил себе улыбнуться, надеясь, что улыбка получилась достаточно злобной.

— Нет?.. Так что ты…

— Я уже сказал, что не намерен отчитываться в своих поступках.

— Тогда… — Нинель довольно быстро взяла себя в руки. — Раз так, то я настаиваю, чтобы ты переписал имущество на моего сына!

Вот как, подумал Грэм, она уже ставит условия. А ведь буквально пару минут назад она намекала, что он — самозванец и никаких прав на наследство не имеет. Он взглянул на Нинель с возросшим интересом и покачал головой.

— Этого я делать не буду.

— Почему?

— Просто прими это к сведению, без пояснений.

— Грэм! — Нинель снова теряла самообладание, и Грэму это было очень приятно. Он, наоборот, успокаивался после того, как сестра порядком взвинтила его. — Подумай о моем сыне… и о детях, которые родятся у Гаты. Ты лишаешь их всего!

— Твоему сыну, Нин, едва ли придется ближайшие десять лет волноваться о наследстве. А я вскоре снова уеду, и не вернусь больше никогда.

— И снова ждать десять лет, не будучи уверенной наверняка? А вдруг тебе снова взбредет в голову вернуться? Что тогда? Десять лет ожидания пойдут прахом?

— Найми убийцу, чтобы избавиться от меня раз и навсегда, — зло усмехнулся Грэм, вспомнив предположения Роджера. — Тогда можешь быть уверена полностью. А если убийца будет довольно аккуратным, и ты сможешь предъявить на опознание мое тело, тебе даже не придется ждать. Твой сын сразу же станет наследником.

Нинель встала. Выглядела она оскорбленной до глубины души.

— Вижу, с тобой совершенно невозможно разговаривать, — сказала она, поджав губы. — Но ничего. Если не хочешь по-хорошему, будем разговаривать по-другому. И не здесь.

С этими словами Нинель удалилась, не удостоив больше взглядом ни Грэма, ни Гату, и хлопнув дверью так, что зазвенели окна.

— Кажется, она сильно огорчилась, — заметила Гата. Сама она тоже выглядела несколько опечаленной и смотрела на Грэма почти виновато.

— Да, мне тоже так показалось, — согласился Грэм. — Огорчилась до такой степени, что даже начала угрожать, а это, по-моему, на нее не похоже… Интересно, что она имела в виду? Собирается сдать меня стражам порядка, что ли, как опасного самозванца?

— Вряд ли… Хотя мне все это не нравится.

— В любом случае, надолго я не задержусь. Мало ли, что взбредет Нинели в голову. Не хочется с ней цапаться, — медленно сказал Грэм. — А я, значит, не имею морального права появляться в этом доме… Очень интересно.

— Да не слушай ты ее! Нинель просто злопыхательствует. Она же тебя терпеть не может, забыл? Она, в самом деле, с удовольствием натравила бы на тебя наемного убийцу, но, к счастью, не может пойти против своих принципов.

Грэм кивнул. После разговора с Нинелью в душе остался неприятный осадок, настроение окончательно испортилось. Да, он знал, что его здесь не встретят с распростертыми объятиями, но все же… Все же, в какой-то мере это был и его дом, и злобное заявление Нинели неожиданно уязвило его. Да и не привык он, чтобы ему ставили условия и говорили: не смей здесь появляться! Это было даже как-то оскорбительно. А терпеть оскорбления от кого-то, пусть даже этот кто-то был сестрой, Грэм не намеревался.

— Спасибо, что не сказала Нинели, чем я занимаюсь, — сказал он после долгого молчания.

— За кого ты меня принимаешь? Что я, дура?

Грэм улыбнулся, чувствуя, правда, что улыбка вышла натянутой, и встал.