Твое… величество! (СИ) - Галина Дмитриевна Гончарова
— Следуйте за мной, эрр…
На глазах у всех присутствующих две фигуры заскользили по паркету.
На большой квадрат вальса Мария сначала не замахивалась, малый бы выполнить, но и эрр Алесио оказался замечательным партнером. Двигался он легко, в такт попадал, шепоту подчинялся — что еще надо?
— Улыбку, эрр? У вас отлично получается.
— Это совсем несложный танец, ваше величество.
— Правильно. Но зато как на нас смотрят!
Мария и по сторонам посмотреть успела. Музыканты, поняв, что от них требуется, играли с азартом, и она почти летела над каменными плитами пола.
Танец — искра, танец — приглашение, танец — обещание… недаром же его запрещали! И склоненная голова мужчины, и запрокинутая назад голова женщины, и лиловые шелка одежд, которые провокационно скользят вокруг его ног, обвиваются, и улыбка, и сплетенные руки… ничего особенного?
Или…?
Иоанн наливался багровой краской. Потом махнул рукой, и музыка оборвалась. Мария рассмеялась, разорвала объятия с партнером и сделала несколько танцевальных па к Иоанну. Она вообще была счастлива от музыки, почти пьяна от танца. Только тот, кто долгое время болел — и излечился, смог бы понять ее сейчас.
Старое тело, одышка, возраст — и вдруг она снова молода, снова красива, и летит в вальсе… почему-то сейчас это ощущалось особенно остро.
Словно экзотическая лиловая птица прокружилась по полу — и склонилась в низком реверансе перед королем. Последнее, правда, произошло инстинктивно. Надо же как-то завершить танец, а поклон — это не совсем то, вот глубокий реверанс…
— Мой король…
И голос, мягкий, теплый, рассеявшийся по залу…
Иоанн выдохнул.
Гнев прошел, и он посмотрел на склоненную перед ним темную голову.
— Поднимитесь, ваше величество.
Мария повиновалась.
— Простите мне эту маленькую вольность, ваше величество.
Она уже поняла, что король в гневе, но… сам хотел? Сам и нарвался! Чего теперь ядом-то плеваться? Но лицо он не потерял, и то дело…
— Прощу, — согласился Иоанн. — Но танец этот почти неприличный. Его только с законным мужем танцевать можно.
Мария развела руками.
— Если пожелаете, ваше величество.
Иоанн величественно кивнул.
Пожелает, конечно. Такой танец…
— Как это называется?
— Вальс, ваше величество. Это называется вальс.
— Ранее вы о нем не говорили, дорогая супруга.
Мария развела руками, лукаво улыбнулась.
— Вы правы, ваше величество, этот танец достаточно соблазнителен. И я считала, что королеве это не пристало. А сейчас… сейчас — можно.
Заодно супруг вспомнит, что они почти в разводе. А то ишь ты! Чувство собственника проснулось? Усыплять пора. Вместе с хозяином.
Глава 10
Поздно вечером, даже скорее ночью, его величество изволил выпивать вместе с шутом.
— Эх, Рене. Вот что это такое?
— Вино. Вроде даже и неплохое, — шут посмотрел в кубок, пожал плечами. — А чего? Вам, ваше величество, муху подсунули? Или вовсе белое вино?
— Да я не о том, — отмахнулся его величество. — Вот как так бывает? Я ж с Марией двадцать лет вместе, а она…. Она никогда так не делала!
— Не танцевала?
— И это, ага… почему она раньше так не делала?
Колючка фыркнул.
— Потому что раньше все было в порядке?
Теперь заржал и его величество. Шуточку про мальчика, который молчал до шести лет, тоже запустила в народ ее величество.
— Я думал, она не такая. А она… она…
Его величество вспомнил тонкую фигурку, которая скользила с эрром Алесио по серым плитам пола, и вздохнул. Вот как так получается?
Еще месяц назад он видел у Марии все. И поплывший овал лица, и не такую уже свежую кожу, и первые ниточки седины в волосах, и сгорбленные плечи. Было же, БЫЛО!
А сегодня, в свете свечей… он ведь был с Марией совсем рядом, и готов был поклясться, она выглядит лучше, чем в юности. Ни капли краски на лице — и никаких морщин, и нет синяков под глазами, и усталости нет, и глаза блестят… она радуется жизни, как в восемнадцать, и выглядит, как в восемнадцать! Но как об этом сказать вслух?
— А упущенная добыча, ваше величество, всегда слаще той, что уже в садке. Дианочка-то никуда не денется, хоть вы ее ногами пинайте, а ее величество Мария улетит и не вернется.
— Ты…
— Дурак я, ваше величество. На том и стоим…. То есть сидим.
Иоанн сделал еще пару глотков вина. Напиваться не хотелось, так, выпить в приятной компании.
— Рене, я тебя сколько знаю?
— Больше, чем супругу, — хохотнул шут. — Хорошо хоть не так близко.
— За что я тебя ценю, ты мне врать не станешь. Думаешь, не стоит отсылать Марию?
Рене Демьен пожал плечами.
— Не знаю, Иоанн, — разговор допускал и такое обращение. Но осторожно, очень осторожно, словно по горящему торфяннику идешь… — ты вроде как Диану любишь, сам говорил, молодая она, наследников родит.
— Наследников, да… только вот Мария…
— Э, нет, Иоанн. Ты уж сам реши, что тебе дороже. Мария — женщина редкая, такую найти и правда сложно. Раньше она себя так не показывала, я и не думал, а вот сейчас смотрю на нее и тоже восхищаюсь. Но возраст уже, что есть, то есть. И детей она тебе не родит.
— Можно Илеса признать. Он, вроде, мальчишка умный, почтительный. Если Мария против не будет…
Вино постепенно забирало власть над Иоанном. Глоток тут, глоток там… вроде и не так много, а развозить начало.
— Не знаю, Иоанн. Ты бы с ней об этом и поговорил. И Диану ты тогда не получишь, у Эрсонов с этим строго.
— А, ерунда! — отмахнулся Иоанн. — Не впервые, можно ее замуж выдать, а потом и попользоваться, за земли да деньги муж свою ненаглядную мне за косы притащит.
Рене пожал плечами.
План был достаточно грязным и подлым, но мог сработать, почему нет?
— Иоанн, ты поговори с Марией. Это с ней решать надо. Если она тебя любит, если не все в ней угасло, может, и сможешь ты все обратно повернуть.
— Любит? Конечно, любит! Ты видел, как она ко мне сегодня прижималась?
Пол мнению Колючки, к эрру Ихорасу ее величество прижималась намного нежнее, и улыбалась ему намного нежнее. Правда, по-дружески. Не было в ее улыбках, ее приязни, ее движениях какого-то подтекста, не старалась она никому понравиться. Вот Диана — та да. Там и призыв, и животная похоть, вон она как по мужским гульфикам глазами шарит, а Мария ничего такого сделать не старалась. Она со всеми вела себя ровно, спокойно и дружелюбно, но и только. И к Иоанну не прижималась бы, но у него живот,
