Мария Капшина - Идущая

Лаолиец снова замолчал, устроив локоть на ручку сиденья, положив подбородок на кулак и глядя в окно.

— Раир, чем больше ты молчишь, тем более я опасаюсь: уж не правдивы ли слухи о ведьме и Лаолийце.

— Я не вполне достоверно знаю, о чём говорят слухи, — усмехнулся Раир, не меняя позы. — Но догадываюсь. Да, а затем… Затем я не смог убить её, потому что… — он повернулся к Заноте. — Я её полюбил. Совершенно недостойный лаолийского принца поступок, не так ли, Мастер?

Раир снова замолчал, и, судя по его лицу, принца до крайности заинтересовал бархат противоположного сиденья. Вновь он заговорил, также не отрываясь от этого зрелища. Глухо заговорил.

— Я сделал ещё хуже. Я отправил её к Эглитору, одну, опасаясь, что Эглитор убьет её, как Реду, исполнит то, на что у меня духу не хватало! Во имя Хофо Мудрого и Таго Карающего! Дворянину нельзя простить такого поступка! Я отпустил её одну, потому что не смог бы быть там и увидеть её глаза, когда она узнала бы, что я привел её на суд, если не просто на смерть! Я лишь написал Эглитору письмо, где рассказывал всё… кроме того, что люблю её.

Занота промолчал. За окном всплеснулись голоса солдат, приветствовавших королевскую карету, потом колеса бойко пересчитали поперечные доски моста, на котором почему-то не держался снег. Мост остался позади, уступив место бугристому большаку. Экипаж хорошенько тряхнуло, так что Раир стукнулся о собственный кулак, на который умащивал подбородок.

— Мой принц, она — ведьма.

— А я — маг.

— Более того, она — Реда, "пришедшая, чтобы разрушить мир" [здесь (и далее — "дочь Верго") — цитаты из классического анонимного апокалипсиса XXIV века. Относятся, разумеется, к Реде].

— Она не Реда.

— Мой принц, не ты ли говорил, что увидел в ней сознание Реды?

— Мне нужна Реана, а не Лэнрайна ол Тэно! [официальное полное имя Реды-императрицы. Реда — скорее прозвище, как Иван IV Грозный или Людовик II Заика]

— Позволь усомниться, мой принц в том, что тебе подлинно нужна бродяга. А равно и Возродившаяся. Но сейчас изволь вспомнить уроки логики, и взгляни на обстоятельства здраво. Неужто слабая девочка, о которой ты говорил вначале, одолеет Реду? Боюсь, той, которую ты избрал, уже нет, мой принц.

— Она жива, — покачал головой Раир. — Она ведьма, я узнал бы, случись с ней что.

— Возродившаяся обретёт невиданное могущество, гласят пророчества. Святой Тхэам [подвижник и аскет конца XХIII века, родом из Кадара] говорил, что нельзя будет противиться мощи этой, "ибо странна будет и не такова, как бывшее прежде, и неясно будет, как противостоять ей". У Реаны твоей, мой принц, одна лишь возможность не погибнуть. Она жива до сей поры лишь если сама она — Реда. Если для неё это не одержимость, но другое рождение.

— Хочешь сказать, она либо мертва, либо Реда? — вскинулся Раир.

— Да, мой принц. Поразмыслив, ты и сам придешь к тому же.

Раир не хотел размышлять на эту тему. Он увлечённо разыгрывал принца крови, вернувшегося в родные пенаты, показывался народу, устраивал праздники для простых людей и для двора, дарил благословения и благосклонные улыбки направо и налево, на публичных судах разбирал грошовые дела всех желающих, общался с Мастерами, учёными, поэтами и прочей богемой — словом, предвыборная кампания неслась на всех парах. Попутно знакомился с изменениями в текущим состоянием экономики, упрочивал торговые связи с Зангой и подготавливал почву для возможного союза с Арнакией. Принц намеревался возродить Империю, и пока за другого претендента на выполнение этой славной миссии стояли, помимо Кадара, Арна и Дазаран, дело обещало быть не из легких. И то, что зерно, которое должно разрушить союз Кадара с Дазараном, уже было заронено Раиром, не слишком облегчало задачу.

Так завершилась последняя луна зимы — вторая после Порога Полуночи, и первая луна весны вступила в свои права параллельно с лаолийским принцем.

— Мой принц, ты позволишь мне не вполне этикетное замечание?

— Странный вопрос, во имя Хофо! — наклонил голову Раир, дописывая фразу и откладывая пергамент, осторожно придавив углы чернильницей и книгами, чтобы лист, свернувшись, не смазал невысохший текст. — К чему здесь разговоры об этикете, учитель!

— Именно об этом я и желал бы поговорить, мой принц. О том, что придает подлинную завершённость благородству благородного человека. Об этикете, о той роли, которую нам назначено исполнять волею Вечных. Ты слишком долго странствовал, мой принц. И сюда, в Торен, вернулся, да простят меня Вечные, в большей мере Ведоирре, как прозвали тебя арнские простолюдины, нежели Раир Лаолийский, принц крови и наследник престола.

— Начало интригует…

— Пока ты странствовал, мой принц, ты принуждён был скрывать свое происхождение, дабы не вводить в излишний соблазн людей с нечистыми помыслами. И видит Тиарсе, справедливо было отказаться от некоторых привилегий и прав, приличных тебе. Ты согласился жить жизнию простых людей, сумел отринуть удобства и утончённость дворцовой жизни, дабы исполнить свой долг согласно обычаю. Но ныне, когда ты возвратился под родной кров, где вскоре королевский венец будет возложен на твое чело, в святом по сути своей небрежении к земным благам и условностям нет более необходимости.

— Проще говоря, бродя по Центральной равнине, я обзавелся хамскими повадками? — усмехнулся Раир.

— Ты сказал, мой принц, — церемонно склонился Занота. — Да простит меня Белая, но ты слишком много времени принужден был провести следи грубых, простых людей, далёких от искусства и всего прекрасного. Пойми меня верно, я и в мыслях не имею поставить под сомнение твоё благородство, но утонченное мастерство придворного общения следует оттачивать постоянно, как и владение оружием. Если же забросить одно из этих искусств на долгое время, навыки теряются, мой принц.

— Чем дальше, тем больше мне кажется, — с некоторой тоскливостью сказал Раир, — что этикет — совершенная нелепость даже внешне!

— Нет, мой принц. Каждый жест, каждое слово, предписанные этикетом, каждая церемониальная мелочь несут свой смысл. Церемонии расставляют всё по местам, вносят гармонию в наш бедный мир. Человек призван упорядочивать хаос, в противном же случае дикость и бессмысленность возьмут верх. Вечные заповедали нам порядок, который мы, грешные, и храним по мере сил наших. Простой человек не поймет философских выкладок, но он впитает их неосознанно, узрев в церемонии, в ярком и образном воплощении. Но ведь и мы, образованные люди, не в силах охватить мир своим несовершенным разумом. Мы ищем в мире знак, символ, который поможет нам, направит, укажет путь. И Вечные дают нам такие знаки, хвала им и почет. Ведь сама речь наша — собрание знаков, как и мысли.